над ним и союз с Англией и Францией, в открытую поддерживавших либералов. Ну как во время войны ссориться с союзниками? И он тоже пытался соединить несоединимое. Старался быть “над политикой”, желал некоего общенародного единства, которое связало бы и “правых”, и “левых”. А его уже не было. Он искренне хотел добиться взаимопонимания с российской “общественностью”. Но в том-то и дело, что такое понимание должно быть взаимным. А оппозиция закусила удила и требовала лишь уступок, уступок и уступок. Он пытался лавировать между крайностями, держаться золотой середины — а получалось только хуже.
Получалось, что он в угоду “общественности” снова жертвовал своими верными слугами, вроде генерала Ренненкампфа. И миловал проходимцев и вредителей, вроде упоминавшихся сахарозаводчиков Бабушкина, Гепнера и Доброго. В попытках достичь компромисса государь снимал министров, на которых обрушивалась оппозиция. Но ее подобные “успехи” только раззадоривали, воспринимались как “победы”, как признаки слабость власти, и либералы еще больше наглели. А новые министры становились точно такими же объектами нападок, как старые. Царь шел и на более серьезные уступки, назначал таких министров, которые были бы угодны “общественности”, как генерал Поливанов. Но они разваливали дела, сеяли неразбериху, мешали нормальной работе правительства. И царь перенацеливался в другую сторону, назначал других — по принципу “верности”. Что становилось поводом для очередного раздражения оппозиции. Или “верные” министры оказывались попросту некомпетентными. Или даже не успевали войти в курс дел…
Пошла настоящая кадровая чехарда. Ну о каком порядке в стране можно было говорить, если всего за год сменились 4 премьера, 4 министра внутренних дел, 3 министра иностранных дел, 3 военных министра, 3 министра юстиции, 4 министра земледелия, 3 обер-прокурора Синода…? И к грозным событиям Февраля у руля государства оказался худший из всех возможных составов правительства. Премьер — дряхлый 66- летний Н.Д. Голицын, который сам о себе говорил, что его “из нафталина вытащили”. А фактическим “двигателем” в правительстве стал министр внутренних дел Протопопов. Бывший вице-спикер Думы, бывший прогрессист. Нет, он не был заговорщиком и тайным врагом царя. Он был просто неумным человеком, карьеристом и интриганом.
Он быстро заметил, что царю нравятся успокоительные, уверенные доклады. И при нем великолепно отлаженный аппарат полиции, жандармерии, охранного Отделения заработал вхолостую. Они знали все, докладывали о заговорах, сборищах, планах подрывных действий. Все эти доклады были после революции обнаружены в шкафах и столах Протопопова. Но царю шли другие доклады, бодрые и оптимистичные. Будучи впоследствии арестован Временным правительством, а позже большевиками (которые его и расстреляли), Протопопов признался, что писал заведомую ложь, абы угодить. И царю нравилось, что нашелся наконец-то министр, который не озадачивает его проблемами и справляется сам — и ведь как умело справляется! Без скандалов, арестов и других “непопулярных решений”…
Были ли в России здоровые силы? Да, были. И немалые. И предлагали царю опереться на них. Он этим не воспользовался. В ноябре 1916 г. ему была передана записка из кружка Римского-Корсакова, а в январе 1917 г. — из кружка Говорухи-Отрока, где излагались предложения, которые сейчас кажутся азбучными истинами не только для предреволюционной ситуации, но и вообще для государства, ведущего большую войну.
Так, в “записке-Римского-Корсакова” приводилась целая программа. “Назначить на высшие посты министров, начальников округов, военных генерал-губернаторов лиц, преданных царю и способных на решительную борьбу с надвигающимся мятежом. Они должны быть твердо убеждены, что никакая примирительная политика невозможна. Заведомо должны быть готовы пасть в борьбе и заранее назначить заместителей, а от царя получить полноту власти”. Думу распустить без указания нового срока созыва. В Петрограде и Москве ввести военное положение, а если понадобится, то и осадное — вплоть до военных судов. Создать надежные гарнизоны с артиллерией, пулеметами и кавалерией. Закрыть все органы левой и революционной печати. И привлечь на сторону правительства хотя бы одно “из крупных умеренных газетных предприятий”. Оборонные предприятия мобилизовать с переводом рабочих на положение “призванных и подчиненных законам военного времени”. Во все комитеты “Земгора” и ВПК назначить правительственных комиссаров “для наблюдения за расходованием отпускаемых сумм и пресечения революционной пропаганды со стороны персонала”. А руководителям администрации на местах дать “право немедленного устранения от должности лиц, которые оказались бы участниками антиправительственных выступлений или проявили в этом отношении слабость и растерянность”.
Ну посудите сами — сколько их было, заговорщиков, оппозиционеров, недовольных? Кучка политиканов, вот и вся “общественность”. Если мы возьмем число забастовщиков и стачечников, то по максимуму оно достигало 700 тыс. Да и то ведь часть примыкала не ради свержения Самодержавия, а из чувства коллективизма, а то и вынужденно — когда революционеры силком “снимали” и закрывали цеха и заводы. Но все равно, пусть 700 тыс. Пусть даже (с натяжкой) — миллион. Или даже 2 миллиона. Но население страны составляло 180 миллионов! Неужто не нашлось бы опоры и поддержки?
Увы, политическую “погоду” слишком часто определяет не большинство, а самые горластые и языкастые. И информационную войну патриотические круги заведомо проигрывали, не в силах конкурировать с потоками лжи, клеветы и грязных сенсаций. Сказывалось и общее духовное падение столичного общества, когда именно грязное и скандальное почиталось “прогрессивным”. Да ведь и сам царь существовал в “информационном поле”, создававшемся “общественностью”. (Точно так же, сейчас Путин, слепо повторяющий раз за разом о каких-то “демократических ценностях”).
Ни на одну из мер, предложенных в программе Римского-Корсакова, царь так и не пошел. Потому что был сторонником не “решительной борьбы”, а именно “примирительной политики”. От “непопулярных” шагов он заведомо воздерживался. Сигнал тревоги не дал. И массы честных граждан оставались индиферрентными и не организованными. В отличие от оппозиции.
Была ли Февральская революция результатом заговора? Но тут надо уточнить, а что понимать под словом “заговор”? Глобальный заговор — был. То есть были нацеленные против России и ее царя подрывные действия правящих кругов Англии и Франции, отечественных либералов, германских шпионов, масонства, революционных партий, сепаратистов. Движений, даже и несовместимых между собой, но имеющих одно направление — на расшатывание фундаментальных устоев государственности. Ясно и то, что имелись закулисные силы, объединявшие и увязывавшие между собой эти “несовместимости”. Например, рассматривать пресловутое “германское золото” только в качестве германского совершенно неправомочно. Да откуда бы взялось у Германии столько “лишнего” золота?! Она три года вела тяжелейшую войну, вела в условиях блокады, закупая через нейтралов стратегическое сырье, оборудование, даже продовольствие. И еще “везла на себе” союзников, обеспечивая вооружением и боеприпасами Австро-Венгрию, Турцию, Болгарию. А средства на подрывную работу притекали через Варбургов и других банкиров. Тесно связанных с банкирами США и даже стран Антанты.
Но понимать “заговор” в том смысле, что гениальные закулисные режиссеры сплели в России единую мощную сеть, завербовали все ключевые фигуры, окружили царя сплошь “своими” людьми и разыграли по нотам единый сценарий — нет, в таком виде понимать нельзя. Именно из-за разноплановости действующих сил. И процессы протекали, конечно же, куда более сложно. Вспомним — ведь и латиноамериканские, и испанские либералы-масоны действовали вразнобой, видя по-своему результаты начатых ими революций. Но настоящий результат стал не таким, какого чаяли латиноамериканцы и не таким, какого чаяли испанцы. Он стал таким, какой предвидели их “покровители”, подтолкнувший тех и других к выступлениям.
Были заговоры в узком смысле. Зимой 1916 — 1917 гг они плодились, как грибы. Один — с участием генерала Крымова, депутатов Думы Шингарева, Шидловского, Гучкова, Терещенко. Речь шла уже и о перевороте, и о жизни царя. Умеренный Родзянко пресек эти разговоры — мол, “вы не учитываете, что будет после отречения царя. Я никогда не пойду на переворот. Я присягал. Прошу вас в моем доме об этом не говорить”. Ну так говорили в других домах, по ресторанам… Еще один заговор зрел среди родственников царя — участвовали великий князь Кирилл Владимирович, его мать Мария Павловна и др. Опять накручивали сами себя сплетнями об “измене”, вынашивали идеи принудительного отречения. Думские заговорщики тусовались у французского после Палеолога, среди великосветских своим человеком был британский посол Бьюкенен.
Полиция обо всем этом знала. Так, в докладе начальника Охранного отделения Глобачева Протопопову от 8 февраля 1917 года говорилось: “Руководящие круги либеральной оппозиции уже думают о
