для “неофициального” отпора налетчикам.
С той же целью, избежать войны с королем и добиться отзыва шляхты из России, Шуйский после подписания с польскими послами мирного договора отпустил их и всех захваченных поляков, взяв с Мнишеков обещание не поддерживать “вора”. Оно осталось пустым звуком. Юрий Мнишек тайно писал Сигизмунду, что это “истинный”, спасшийся Дмитрий, призывая к интервенции, снесся с тушинцами, выражая желание воссоединить дочку с “супругом”. Вместе с Мариной они всячески задерживали движение конвоя, везшего их к границе, и были настигнуты погоней. Поблизости, в Царевом Займище, обнаружился еще и отряд Яна Сапеги. В Польше он был осужден за участие в мятежах и разбоях, набрал 7 тыс. “рыцарства” и шел к Лжедмитрию. В Тушино двинулись вместе. Правда, служивший “царику” Мосальский и один из шляхтичей пытались предупредить Марину, что Дмитрий “не прежний”, но она их заложила. Мосальский вовремя удрал к Шуйскому, шляхтича посадили на кол.
Три дня торговались с Ружинским. Мнишек претендовал на роль “маршала” при самозванце, а гетман уступать первенство не собирался. Сошлись на том, что “царик” дал папаше жалованную грамоту, обещая 1 млн. злотых и 14 городов. Мнишек при этом пытался оговорить, что Марина воздержится от супружеской близости до взятия Москвы, но у его дочери были собственные планы. Поддержали ее иезуиты, уверяя, что “для блага церкви” все дозволено. Один из них тайно обвенчал Марину с Лжедмитрием, и она разыграла комедию встречи с “мужем”. А ее отец, поняв, что больше ему здесь ничего не светит, убрался домой.
С Сапегой Ружинский нашел общий язык. Подчиняться другому ни один из них не желал, и во избежание конфликтов разделились — Сапега отправился брать Троице-Сергиев монастырь, о богатствах которого ходили сказочные слухи. К тому же монастырь прикрывал доргоги для подвоза в Москву с севера. С Сапегой выступил Лисовский с казаками, вместе — 15–20 тыс. воинов. Шуйский об этом узнал, послал вдогонку войско под командованием брата Ивана. Противник развернулся и дал бой у дер. Рахманцы. Передовой полк Ромодановского атакой опрокинул авангард врага, стал теснить “лисовчиков”, но Сапега с тяжелой конницей обошел в это время русских и ударил на сторожевой полк Головина. Тот смешался, при отступлении навалился на большой полк, приведя его в беспорядок. Только полк Ромодановского прикрыл отход и спас бегущих от полной катастрофы.
Поляки и казаки подступили к монастырю. Это была сильная крепость, имела 90 пушек, гарнизон под командованием Долгорукова-Рощи и Голохвастова насчитывал 2–2,5 тыс. стрельцов, казаков, вооруженных слуг и крестьян. Но в монастырь набилось и множество мирных людей из окрестных селений, стада скота. Как писал современник, теснота была такая, “что иным приходилось родить младенцев при чужих, и никто со срамотою своею не скрывался”. На предложения сдачи последовал отказ, архимандрит Иосиф и воеводы убеждали защитников стоять до конца. Противник окружил монастырь укреплениями, возвел 7 батарей из 63 орудий, начал обстрел. Сколачивали лестницы, “турусы на колесах” — передвижные деревянные шиты с бойницами для атаки. 13 октября в осадном лагере весь день пировали, а под вечер пошли на штурм. Меткий огонь отрезвил атакующих, многих побили, а зашитники предприняли вылазку, гнали и рубили бегущих.
Сапега начал вести минный подкоп. Об этом узнали от пленных, стали высылать разведку для поимки языков. Наконец узнали, что роют его под Пятницкую башню, и порох заложат 8 ноября. Тогда 9 ноября из монастыря предприняли массированную вылазку. Крестьяне Шилов и Слота проникли в подкоп и взорвали порох вместе с собой. А другой отряд ворвался на вражеские батареи на Красной горе и разрушил их, захватив 8 пушек. Провалился и замысел Сапеги отвести из монастыря воду, спустив пруды. Осажденные раньше прокопали канаву и наполнили водой пруд, вырытый внутри стен. Тем не менее трудности были неимоверными. Дрова приходилось добывать на вылазках. Ядра, пущенные в крепость, поражали в тесноте кого попало. А с наступлением холодов людям пришлось вповалку набиваться в помещения, начались болезни. Но монастырь держался. Архимандрит и братия ободряли защитников покровительством Св. Сергия Радонежского, напутствовали умирающих, тяжело раненных постригали, чтобы они преставились монахами.
В том положении, в котором оказалось государство, Шуйский решил сделать ставку на окраины и иностранную помощь. Шереметев получил приказ для деблокирования Москвы набирать рать в Поволжье из татар, башкир, ногаев. Обратились к крымскому хану. А в Новгород поехал Скопин-Шуйский, чтобы собирать ополчение северных земель и просить войско у врага поляков, шведского короля Карла IX. Однако ситуация в России уже начала меняться. Польское “рыцарство” вертело Лжедмитрием, как хотело, само назначало себе фантастические оклады. Денег у него, разумеется, не было, а ждать захвата Москвы шляхта не желала. И от “царского” имени выправляла указы о сборе жалования в тех или иных городах. Вылилось это в откровенные грабежи, насилия и погромы. Например, в добровольно покорившемся Ярославле “грабили купеческие лавки, били народ и без денег покупали все, что хотели”. Насиловали женщин, а тех, кто пробовал защитить их или свое имущество, убивали. Порой обирали несколько раз, приезжая с одинаковыми указами и от Ружинского, и от Сапеги.
Кроме “сбора жалования”, началась кампания по подготовке к зиме и сбору продовольствия. Для устройства тушинского лагеря в деревнях отбирали и увозили избы, выгоняя хозяев на мороз. Опустошали запасы крестьян, обрекая их на голодную смерть. И не только брали, но и хулиганили — ради забавы пристреливали скотину, рассыпали зерно. Похищали красивых баб, вынуждая мужей приходить потом в лагерь и выкупать. А получив выкуп, часто догоняли и снова отнимали.
Некоторые паны “заживались” в деревнях, терроризируя крестьян, заставляя гнать для себя вино и развлекаясь с целыми гаремами захваченных девок. Многие из которых, не вынеся позора, топились потом или вешались. Грамоты своего “царика” никто и в грош не ставил. И сохранились многочисленные челобитные дворян Лжедмитрию, что в пожалованных им поместьях угнездились поляки, бесчинствуя над крестьянами, а то и над женами и дочерьми помещиков. Дошли до нас и жалобы духовенства, что “вотчины, села и деревни от ратных людей разрены и пограблены и многие пожжены”. Банды поляков захватывали монастыри, пытали монахов, вымогая “сокровища”, заставляли обслуживать себя, подгоняя палками, а для потехи монахиням приказывали плясать и петь “срамные песни”, за отказ убивали.
И те же города, которые присягали Лжедмитрию, уже в конце 1608 г. начали от него отпадать. В ответ последовали карательные экспедиции. Особенно свирепствовал Лисовский. Вместе с полком Щучинского они “сожгли Даниловский монастырь и умертвили всех жителей”. Лисовский жестоко усмирил Ярославль, вырезал Кинешму, и, как писал Петрей, дойдя “до городов Галича и Костромы, сжег их и отступил с огромной и богатой добычей”. Людей сажали на колья, распинали, отбирали одежду и гнали нагими на мороз, матерей и дочерей насиловали на глазах детей и отцов. Но это лишь усиливало озлобление против пришельцев — едва каратели уходили, восстания возобновлялись, и попавшуюся “литву”, назначенных Лжедмитрием воевод и чиновников истребляли без всякой жалости.
Тем районам, которые сохраняли верность самозванцу, приходилось не лучше. Панским слугам, украинской вольнице, русским “воровским казакам” тоже хотелось погулять и пограбить. И они составляли банды, шастая там, где не рисковали нарваться на сопротивление. Атаман Наливайко во Владимирском уезде уничтожил зверскими способами 93 помещиков вместе с семьями, как жаловался “царик” Сапеге, “побил до смерти своими руками дворян и детей боярских и всяких людей, мужиков и жонок”. Панские пахолки и “воры” измывались над крестьянами, подвергали пыткам, чтобы отдали последнее. И очевидцы писали, что “переменились тогда жилища человеческие и жилища диких зверей” — в деревнях кормились трупами волки и воронье, а народ разбегался по лесам, прятался в чащобах. На Руси настало то, что современники назвали “лихолетьем”.
7. ИНТЕРВЕНЦИЯ
Если на первом этапе Россию разоряли самозванцы и бандиты, то уже готовились вмешаться хишники покрупнее. Бедственным состоянием Москвы решил воспользоваться Сигизмунд. Успехи Лжедмитрия внушили ему, что справиться с русскими будет легко. И казалось, трехвековое противоборство Польши и Москвы приблизилось к завершению. А заодно и уния, ярым поборником коей был король, восторжествует во всей Восточной Европе. На мирный договор, заключенный с Шуйским, смотрели, как на пустую бумажку, на местных сеймиках шляхта горячо поддержала призыв к войне. Но на сейм в январе 1609 г. король
