при Ришелье. Хотя во многом независимо от него. Например, моду на “утонченность” и образованность начала вводить в частном порядке маркиза Рамбуйе — выросшая в Италии в семье французского посла и матери-итальянки и в 12 лет выданная замуж, она нашла французские нравы чересчур грубыми. И организовала “Голубую комнату”, где собирала писателей, поэтов. Развивалась и литература, правда, в иных направлениях, нежели российская. Так, огромным успехом пользовался роман д`Юрфе “Астрея” описывавший перипетии любви пастушка Селадона и пастушки Астреи. Автор ухитрился высосать из пальца 10 томов объемом 5000 страниц, и из-за его смерти произведение осталось незаконченным. В общем, было положено начало “сериалам” дамских романов, доныне переполняющим книжные лотки.
Сам Ришелье сторонником просвещения отнюдь не был. Наоборот, полагал, что гуманитарное образование безусловно вредно для людей, занимающихся земледелием, ремеслом, торговлей, а к наукам можно допускать лишь немногих избранных. Поэтому количество учебных заведений при нем сократилось. Но на литературу и искусства он смотрел с “прикладной” точки зрения, считая, что их полезно использовать под контролем государства для политических целей. Объявил себя их покровителем, собрал группу благонамеренных писателей, поэтов, историков — Шаплена, дю Шастле, Буаробера, Малерба, Сирмона, Дюплекса, и в 1630 г. создал Французскую Академию. Для прославления власть предержащих, повышения престижа Франции, написания заказных произведений и памфлетов на противников кардинала. Зато инакомыслящие авторы преследовались. Многие отправились за решетки, кое-кто и жизни лишился. Драматург Корнель претерпел гонения даже не за инакомыслие, а лишь за отклонение от заданной линии — правда, быстро “исправился” и стал писать то, что требуется.
Как и Филарет, Ришелье создал в своей стране первую газету. Хотя функции они выполняли разные. На Руси проблем пропаганды и формирования общественного мнения не стояло, этим занимались единая церковная организация и земские структуры, поэтому “Куранты” в 1 экз. выполняли сугубо информационную задачу для двора и правительства. Во Франции ситуация была иной. Прообразом прессы здесь послужили те же памфлеты и разные частные альманахи, издававшиеся от случая к случаю и сваливавшие в одну кучу гороскопы, рецепты лекарей, дни поминовения святых. А Ришелье догадался использовать печать в пропагандистских целях. Под редакцией его верного о. Жозефа с 1624 г. стала выходить еженедельная “Nouvelles ordinaires”, а в 1631 г. вышла первая в Европе ежедневная “Газетт ле Франс”, получившая от государства монопольное право на публикацию новостей. Естественно, в официозном духе. Тираж составлял 1,5 — 1,8 тыс. экз., стоила она 4 су (отнюдь не для простонародья). Причем многие материалы правил или писал сам кардинал.
Для пропаганды использовался и театр, под правительственной эгидой возникли 3 постоянных труппы актеров, ставивших “пышные и эффектные комедии”, дополняемые аллегориями, прославляющими те или иные достижения властей. Аналогичным прославлением занималось изобразительное искусство. Портреты, статуи, бюсты короля, кардинала и других высших лиц французской иерархии плодились в огромных количествах. Они делались по заранее заданным штампам, без признаков возраста, болезней и т. п. — сугубо “парадные”. И надо заметить, что Ришелье страдал чрезвычайным тшеславием. Собственные изображения (как и изображения Людовика) он заказывал постоянно. Даже на статуе Геркулеса, сделанной по его заказу, велел выбить надпись “Арман Ришелье, почитатель Геркулеса”.
Самого себя он считал талантливым литератором, писал стихи и пьесы — точнее, бросал идеи, а дописывали профессионалы. И хотя пьесы получались плохонькими, шли они неизменно с триумфом (попробуй-ка не поаплодируй!) А к лести и подхалимам кардинал был откровенно неравнодушен. Однажды герцог де Граммон застал его, занимающегося гимнастикой. Герцог сразу сориентировался, снял кафтан и стал бегать с ним взапуски. Ришелье это понравилось, и де Граммон быстро сделал карьеру. За Филаретом страсти к подхалимажу как-то не отмечалось. Очевидно, даже напротив — до нас не дошло ни одного документа, нацеленного на его восхваление и превознесение его заслуг.
Оба европейских политика старались, насколько это возможно, оттянуть непосредственное участие своих держав в Тридцатилетней войне. И хотя как Россия, так и Франция относились к одному, антигабсбургскому, лагерю, их интересы в значительной мере оказались противоположными. И при розыгрыше “шведской карты” сперва одержал верх Филарет. Ришелье оттолкнул Густава Адольфа от своих границ, а патриарх притягивал поближе. При этом русские не задирали нос, не ограничивали партнера ролью платной марионетки, а выражали готовность к честному и равноправному союзу.
Зиму 1631-32 гг шведский король провел в Майнце. А когда баварцы изгнали его отряд, захвативший Бамберг, выступил на них. Имперская армия Тилли попыталась остановить его у переправы через р. Лех. Но шведы форсировали реку и разгромили имперцев, в битве погиб и сам Тилли. После чего Густав Адольф взял Мюнхен. Максимилиан Баварский со своими частями укрылся в крепостях. Шведы предприняли несколько попыток овладеть Ингольштадтом и лишь понесли большие потери. Тогда король прекратил штурмы и принялся разорять мелкие городки и деревни — с одной стороны, запасая провиант, а с другой, стараясь таким образом принудить Максимилиана к капитуляции. Баварские крестьяне, разбегаясь в леса и горы, начали партизанскую войну, часто под руководством католических священников. Шведы отвечали репрессиями, уничтожая всех, попавшихся под руку — расстреливали, рубили, вешали.
Император Фердинанд пребывал в панике. Понимал, что за Баварией может прийти черед его собственной Австрии. И в апреле снова призвал из отставки Валленштайна, вручив ему пост верховного главнокомандующего. Собрав войско, тот выступил в июне. Но в опустошенную Баварию не пошел. Рассчитал, что лучший способ заставить шведов покинуть это герцогство — ударить на союзную им Саксонию (что заодно сулило богатую добычу). Поэтому Валленштайн отписал Максимилиану Баварскому, чтобы он не ждал помощи извне, а сам двигался на соединение с имперцами. Герцогу это не понравилось, но делать было нечего. Он вывел полки из крепостей и устремился прочь из собственных владений.
Густав Адольф часть сил разослал по Германии, под рукой у него оставалось 18 тыс. солдат. Узнав, что баварцы уходят, он бросился в погоню. Но опоздал — у г. Хеб (Эгер) на границе Чехии и Саксонии Максимилиан соединился с Валленштайном, принявшим общее командование, и против шведов оказалась армия в 45 тыс. Теперь уже имперцы перешли в наступление, а Густав Адольф отходил, разослав гонцов к командирам своих отрядов и германским союзникам, чтобы спешили на помощь. Остановился он возле Нюрнберга, решив тут обороняться и ждать подмоги. А Валленштайн, двигаясь следом, обнаружил, что шведы выбрали для лагеря очень удобное место и солидно укрепились. И предпочел осадить их, отрезать от источников продовольствия и взять измором.
Но трудности со снабжением точно так же ударили и по имперской армии. Потому что окрестные края были уже разграблены дочиста. Лето было дождливым, раскисшие дороги мешали подвозить продукты, а шведы делали вылазки, отбивая обозы и гурты скота. В итоге оба войска очутились в бедственном положении — голодали, жрали всякую гадость, рвали с деревьев недозрелые фрукты, выкапывали овощи. И дизентерия стала косить ту и другую армию похлеще пуль и ядер. Союзники короля откликнулись не все — Бранденбург и Саксония продолжали вести двойную игру. Но подошел шведский корпус Горна и оплаченный французами кондотьер Бернгардт Саксен-Веймарский. Имперцы потеряли численное преимущество, и 24 августа Густав Адольф дал сражение.
Однако и Валленштайн успел хорошо укрепиться. И уже перенял шведскую тактику — строил пехоту длинными линиями шеренг, придал полкам легкую артиллерию, а коннице — стрелков. Шведский король сперва бросал в бой немецкие полки, составленные из всякой швали, потерять которые было не жалко. Потом пустил отборные части из финнов, лифляндцев и шведов. Яростные атаки продолжались 10 часов, оба полководца были в гуще боя, под Валленштайном погибла лошадь, а Густаву Адольфу пуля оторвала подошву сапога. Поле загромождали тысячи убитых, но овладеть имперскими позициями не удавалось. С огромными потерями Бернгардт Саксен-Веймарский захватил господствующую высоту. Но из-за недавних ливней все заплыло грязью, и втащить туда орудия, чтобы обстреливать вражеское расположение, не сумели.
Измученные армии разошлись по своим лагерям. Густав Адольф прикинул, что и неприятель, понеся немалый урон, не сможет его преследовать. Шведы внезапно снялись с места и начали уходить вглубь Германии. Да только и Валленштайн был талантливым военачальником. Гнаться за королем он действительно не стал. А вместо этого реализовал свой прежний план, вторгся в Саксонию. Решив вывести ее из игры и отрезать шведов от Балтики. Или притянуть их к себе. Его расчет оказался верным. Король- воин счел, что обязан выручить союзников. На всякий случай написал прощальное письмо жене, поручил канцлеру Оксеншерне заботу о дочери Христине и повернул в Саксонию. Численное превосходство снова
