больница, школа, клуб, сельмаг. Теперь же пока было восстановлено только два здания: школы и врачебного участка. Оба эти здания были кирпичные, и поэтому пожар не уничтожил их целиком. Дальше начиналась деревня. Прямая улица сбегала с пригорка, на самом верху которого стояла школа, к реке, подковой изгибавшейся Максим критическим взглядом окинул хаты. Быть может, вовсе и не желая этого, он начал придирчиво относиться ко всему что было связано с именем Василя.
«Что ж, хаты как хаты», хотя и сам чувствовал, что кривит душой. Хаты были новые, добротные, многие в три окна на улицу.
На квартире у доктора их встретила жена Ладынина — Ирина Аркадьевна, полная приветливая женщина. В свои пятьдесят лет она не утратила привлекательной миловидности: её белое лицо озарялось теплым светом добрых голубых глаз. Несмотря на полноту, двигалась она быстро и как-то мягко, бесшумно.
Доктор занимал две небольшие комнаты. В первой стояли стол, шкаф, диван и во всю стену, от пола до потолка, полки с книгами. Максима удивило такое количество книг, он знал, что после оккупации книги были редкостью и трудно было собрать даже небольшую библиотеку.
Максима попросили рассказать о Маньчжурии и Корее, в освобождении которых ему посчастливилось принять участие.
Он рассказывал долго и подробно о природе тех краев, обычаях, об ужасающей нищете ограбленного японскими захватчиками населения. Рассказ явно захватил слушателей, а их внимание и интерес, в свою очередь, вдохновляли Максима. Он даже начал уже слегка любоваться собой. Примак, который и сам немало повидал за войну, похвалил:
— Ты, брат, рассказываешь, как настоящий писатель…
И верно, долго бы ещё рассказывал Максим…
Но вдруг в коридоре послышался стук — кто-то быстро шел, громко стуча каблуками. И вот, двери настежь — и в комнату влетела девушка.
Максим застыл от удивления: так его поразила её красота.
Она была в белой пуховой шапочке и в синем лыжном костюме, по грудь мокром и обледенелом. В руках её блестели коньки.
Ирина Аркадьевна всплеснула руками:
— Батюшки! Провалилась!
Девушка звонко засмеялась, подарила гостей ясным приветливым взглядом и, кинув коньки за печку, исчезла в соседней комнате.
У Максима дрогнуло сердце. Он даже глубоко вздохнул, словно перед этим долго задерживал дыхание.
Ладынин взглянул на него, коротко пояснил:
— Дочка, — и начал в свою очередь что-то рассказывать о Маньчжурии, о которой он много читал.
Но Максим не слушал его. Он слушал другое — приглушенный веселый смех и шепот за дверьми. Ни разу ещё женская красота не поражала его так сильно с первого взгляда. С нетерпением ждал он, когда девушка выйдет.
Из-за дверей послышался голос Ирины Аркадьевны:
— Игнат, принеси, пожалуйста, спирт.
— Папа! Не надо! Пустяки! Я даже не промокла.
Но Ладынин быстро встал и пошел в амбулаторию, помещавшуюся через коридор. Примак подмигнул Максиму и Василю.
— Что — остолбенели, холостежь? Мне бы ваши годы! Лазовенка иронически улыбнулся:
— Слышали мы о тебе в наши годы.
— Ну, опять, видать, брехни наслушался…
— Да нет! Говорят, что не ты сватал, а тебя высватали… Примак захохотал:
— Это тесть, холера на него, такую брехню распускает. Старый черт!
Максим и эту шутливую перепалку пропустил мимо ушей.
Наконец она вышла, и он опять застыл, восхищенный. Его заворожили её глаза — большие, ласковые, точно затянутые голубой дымкой, и губы, красные и словно припухшие. Красивы были и её чуть рыжеватые волосы. А вишневого цвета шелковое платье, плотно облегавшее гибкий стан, делало её ещё более очаровательной. Максиму она почему-то напомнила рябину, когда-то стоявшую перед окном отцовской хаты, — высокую, стройную, увешанную крупными гроздьями красных ягод.
Девушка сначала сказала: «Здравствуйте», — потом начала просто, по-товарищески, пожимать руки. Первому — Василю. Максим отметил это и подумал: «Вот почему ты просиживаешь здесь целыми днями…»
Ему она сказала:
— Лида.
Он назвал себя. Она повела бровями:
— Вот вы какой!
Он удивился: откуда она его знает? Но не нашелся что ответить, да и не успел, — Василь спросил её:
— Где это вы, Лида, выкупались?
— Да на этом вашем Гнилом болоте. — А вы даже туда забрались?
— А где же ещё покататься! Там простор. А признаться, я здорово-таки испугалась. Хорошо ещё, что мелко, ребята быстро вытащили.
И она стала рассказывать, как она провалилась, как школьники вытаскивали её и как она потом бежала два километра, «так бежала, что и мальчики все отстали».
Максим не сводил с девушки глаз. И голос у нее был какой-то особенный, мелодичный.
За обедом Максиму повезло — ему удалось сесть за стол рядом с Лидой. Выбрав удобную минуту, Максим спросил у нее:
— Вы сказали: «Вот вы какой!» Разрешите узнать — какой?
Она посмотрела на него, подумала и ответила без улыбки:
— Красивый.
Время пролетело незаметно. Давно уже стемнело. Когда они вышли, чернота осенней ночи после ярко освещенной комнаты ослепила их. Даже больно стало глазам. Сплошная тьма, словно в глубокой яме. Они молча постояли на крыльце, чтобы привыкнуть к темноте.
В вышине над головой монотонно, грустно шумели старые голые липы и тополи, до которых в ту страшную осень не дошел пожар.
Тополи эти (Максим приметил ещё днем) были уже все суховерхие. И вот там, в мертвых вершинах, ветер не шумел, а тонко и жалобно посвистывал. А в другом конце деревни настойчиво и раздраженно кричала чем-то обиженная овца.
Первым сошел с крыльца Максим, но сразу же налетел на груду кирпича, чуть не упал, сильно ушиб колено. Брань сама сорвалась с языка.
— Давай руку, а то тут без привычки ноги поломать можно.
Василь нашел в темноте руку Максима и быстро пошел рядом с ним по узкой дорожке, которая вела от крыльца к большаку.
— М-да… Стежки-дорожки в дом этот тебе знакомы, — иронически заметил Максим.
Василь понял, что он имеет в виду, но сделал вид, что не догадывается, и наивно спросил:
— А почему бы им быть незнакомыми? — И, минуту помолчав, прибавил: — Я их сам протоптал, когда дом восстанавливали. Я, брат, много тут стежек протоптал. За войну все было позарастали.
С минуту они шли молча, локоть к локтю. Овца наконец умолкла, липы остались позади, было тихо. Максим вдруг попросил:
— Если не секрет, расскажи о своих планах на будущее, Личных.
Василь ответил не сразу.
— Готовлюсь быть председателем колхоза.
— Я серьезно спрашиваю.
