свой колхоз, про МТС, подверг критике работу, районных и областных организаций, бросил несколько метких замечаний в адрес Академии наук и Министерства сельского хозяйства.
Закончил он свою речь предложением подумать над вопросом о целесообразности объединения мелких колхозов в более крупные хозяйства.
— Докладчик, товарищ секретарь ЦК, рассказал нам о том, как из года в год будет расти наш тракторный парк, как правительство и партия помогут нам машинами. Да и сейчас у нас их немало, разных машин. И бывает уже трудно применить их в мелких хозяйствах, на малых земельных площадях… Я вам приведу пример. — Он хотел было рассказать о своих колхозах — о «Воле» и «Партизане», показать, какие выгоды дало бы слияние этих колхозов, но вспомнил, что в зале сидит Максим Лесковец, смутился, подумал, что тот опять припишет ему дурные намерения, и привел в пример другие колхозы своего района. — Товарищи, это мысль не только моя, так думают многие механизаторы, работники МТС. Уверен, что и здесь на совещании они меня поддержат.
— Правильно! — крикнули из зала.
— Фантазия! — возмущенно произнес другой голос.
В зале зашумели, зашевелились.
Объявили перерыв. Василь, взволнованный, дрожащими руками собирал на трибуне листочки с тезисами своего выступления. Секретарь ЦК, проходя мимо, пожал его локоть.
— Правильно, Лазовенка! Смело критикуй всех, кто мешает подымать хозяйство. И предложение твое разумно. В Москве над этим уже думают.
В зале его окружили председатели, директора МТС, стали высказывать свои соображения, спорить. Видно, многим уже приходила мысль об укрупнении, о более рациональном использовании машин.
Незнакомый человек через головы протянул ему бумажку.
— Вам телеграмма, Лазовенка. Давно вас ищу. У Василя дрогнуло сердце: Маша.
На телеграмме не совсем обычный адрес: «Минск, совещание председателей колхозов, Лазовенке».
Василь боялся развернуть её здесь, в присутствии людей, и начал торопливо пробираться в фойе, уже плохо понимая смысл вопросов, невпопад отвечая на них. В фойе тоже было полно народу.
Кругом разговаривали, курили. Работница просила:
— Товарищи, нельзя здесь курить. Есть курилка. Ах, какой несознательный народ.
— Вот он, ваш Лазовенка, — произнес кто-то рядом. Его окликнули:
— Василь Минович!
Он не обратил внимания на оклик, поскорее выскочил на улицу.
Остановился у подъезда, развернул телеграмму: «Родился сын. Поздравляю. Маша».
— Сын! — Он не замечал, что повторяет это дорогое слово вслух.
На него смотрели, должно быть понимая, в чем дело, улыбались.
Наконец он увидел эти любопытные взгляды, смутился, быстро спрятал телеграмму в карман, перешел через улицу в сквер. И тут вздохнул полной грудью, с особой силой почувствовал, что уже весна. Вчера ещё было холодно, то и дело начинал падать мокрый снег. А сегодня ярко светило апрельское солнце, подсохли прошлогодние листья на клумбах, кое-где пробивалась первая травка.
Вверху, на голых липах, громко и сварливо кричали галки. Возле фонтана — мальчик с лебедем — играли дети. Молодая женщина сидела на скамейке и качала коляску. Василь подошел, заглянул под занавесочку. Там спал розовощекий малыш, посасывая пухлыми губками красную соску. Василь залюбовался им, улыбнулся. Женщина нахмурилась, подкатила коляску поближе, потом встала, как бы собираясь заслонить свое дитя от этого чудаковатого незнакомца. Василь понял её чувство и неожиданно сообщил, как хорошей знакомой:
— У меня сегодня сын родился. Женщина засмеялась:
— Первый, конечно? Поздравляю.
Он вышел на Советскую улицу, которая напоминала строительную площадку: все тут было разворочено, разрыто и все строилось заново. Перепрыгивая через груды земли, пробираясь по хлипким кладкам через глубокие канавы, во все стороны непрерывным потоком шли люди. По ту сторону улицы работали два экскаватора, рыли котлован для фундамента будущего дома. На огромной груде наваленного кирпич ча и песку стояли любопытные, любовались работой машин.
Василь тоже постоял, полюбопытствовал, испытывая некоторую зависть: вот бы им такой экскаватор на строительство гидростанции! Сновали автомобили. Возле Комсомольской улицы работал бетоноукладчик. Объемистый ковш ходил по длинной стреле, самосвалы вываливали в него бетонную массу, ковш кидал её в зев машины, она медленно передвигалась и, прессуя, укладывала между балок густой раствор. На этом участке уже вырисовывалась будущая улица — широкая, ровная, величественная.
Василь вспомнил проекты, развешанные в фойе Дома офицеров, где проходило совещание, проекты великолепных зданий, план реконструированной улицы. Он представил себе эту улицу через два-три года, когда проекты воплотятся в жизнь. Замечательная будет улица!
Отправив ответную телеграмму и вернувшись на заседание, Василь сел на балконе: в зал опоздавших не пускали.
В перерыве его разыскал Максим, тоже чем-то взволнованный.
— Ты что это — выступил и драпанул? Тебя из президиума искали.
Перерыв был на обед, и они, долго простояв в очереди у вешалки, вышли на улицу. Шли мимо экскаваторов, бульдозеров. Василь все продолжал думать о Маше, о сыне и потому молчал. Изредка только отвечал Максиму, которому, видно, хотелось поговорить.
— Вот где ворочают так ворочают! Нам бы на наше строительство пару таких машин, хоть на несколько дней.
— Павел Степанович обещал дать экскаватор и один самосвал. Ты же знаешь постановление обкома, — отвечал Василь, опять оглядываясь на женщину с ребенком на руках.
— Да, брат, работают люди. Строят коммунизм. Посмотришь, душа радуется. Недаром там, — Максим кивнул голо вой на запад, — воют от злости и бомбочкой своей помахивают. Между прочим, ты не слышал самого интересного выступления. Орловский говорил, председатель «Рассвета». Здорово говорил. Но, по- моему, хвастает…
— Почему ты так скептически относишься к нему? О его колхозе целые книги написаны.
— Книгу написать легче, чем поднять хозяйство.
— Смотря какую книгу и какое хозяйство. Максим минуту помолчал и снова вздохнул:
— Да-а, работают люди, — и повернулся к Василю. — Знаешь, какой вывод я сделал здесь на совещании? Надо учиться.
— Открыл Америку, — улыбнулся Василь.
— Для себя — да, открыл. — И вдруг рассердился: — Брошу я к черту этот колхоз и уеду. Надоело мне, не могу. Чувствую — закисну, отстану.
— А ты не отставай, учись дома. Я же учусь заочно. Было бы только желание.
Максим остановился (он немного опередил Василя), взглянул на товарища — не улыбается ли тот иронически над его очередной вспышкой. Василь не улыбался. Но вид у него был какой-то необычный.
— Что это ты выглядишь сегодня именинником? — спросил Максим, помолчав.
— У меня сын родился, — тихо, точно тайну, сообщил Василь.
Максим остановился. Загородил проход на кладку через траншею, на лице его отразилось сложное, противоречивое чувство, он некстати спросил:
— У Маши?
— А у кого же ещё? Чудак!
Максим ничего не ответил, не поздравил даже. Василь предложил:
— Давай зайдем куда-нибудь. Хочется мне чарку выпить за здоровье моего сына.
— Так в столовой, пожалуйста.
— Говорили, что там ничего нет. Начальство побоялось, как бы кто по простоте душевной не злоупотребил.
Максим опять долго не отвечал. Потом сказал угрюмо:
— Нет. Не хочу. Пей сам. Я пойду к фронтовому другу.
