Ниже, прямо под изображением убитого, помещалась картина суда: та же самая пленница, связанная по рукам и ногам, стояла на коленях перед звероликими богами. Председательствовал, по всей видимости, крокодил (туловище человека, голова крокодила), и ничего хорошего его угрожающая поза преступнице не сулила.
Но следующая фреска, расположенная под стражниками, изображала ее играющей на арфе — как ни в чем ни бывало.
Здесь она была одета в полупрозрачное гофрированное платье с разрезом до пояса, закрепленное на левом плече — правое оставалось свободным. Отороченные бахромой рукава платья не закрывали тонких рук, позволяя любоваться их изяществом и великолепными браслетами на запястьях. Браслеты представляли собой две пластинки чеканного золота, соединенные двумя застежками в виде массивных колец, в волосах блестела прекрасная диадема из лазурита, бирюзы и золота — тоже не из простых была девушка.
Она играла на девятиструнной угольной арфе, закруглённый резонатор которой был направлен под острым углом к стоявшему торчком струноносцу, и, казалось, ни сном, ни духом не ведала о разыгравшейся трагедии.
Простили ее? Нет, не похоже.
Подозвал Веника и Голливуда, объяснил суть дела.
— Все ништяк, — авторитетно сказал дядя Жора. — Замочила маня фраера, но в суде голимую мокруху перебили на самооборону — откинулась вчистую. Запросто.
— Не скажи, — возразил Веник. — Фраерок-то козырный был, на нем одного рыжья с полтонны. Вон, гляди, пальцы гнутые, на каждом по гайке, и цепура как у директора филармонии — за такого всю жизнь на киче вялиться.
— 'На киче'! — передразнил Голливуд. — Ты хоть видал ту кичу, крендель булочный? Иди парашу смешить.
— Не видел, и че? — обиделся крендель. — Че теперь, удавиться и не жить? В натуре беспредельничаешь, начальник, щемишь правильных пацанов!
Я говорю:
— Ладно, урки, хорош бакланить! Гляньте лучше, какие здесь стражники раскормленные — прямо борцы сумо. А на других фресках египтяне стройные, широкоплечие, с плоскими животами. Что это значит?
— Спецназ! — догадался Голливуд. — ОМОН египетский.
— Эхнатон не верить египтян, всю жизнь бояться заговор, — неожиданно вмешалась Лиса. — Нанимать иноземец в личный гвардий: сириец, ливиец, нубиец. Под охраной в храм ходить.
— Ну, это мы понимаем, — согласно кивнул Голливуд. — На пересылках даже на дальняк под охраной ходили — в столыпине, вагоне арестантском.
Веник, тем временем, принялся методично простукивать стену — действительно, звук в районе фресок, и по соседству, отличался. Мы внимательно осмотрели штукатурку, но никаких признаков двери не обнаружили.
Вдруг Голливуд отошел, перекрестился, и, с криком 'Паберегись!', ринулся на штурм подозрительного участка.
Влип в стену знатно, умело, всем корпусом; по навыку можно было догадаться, что не одну дверь на своем веку сокрушил. Но не рассчитал силу — переборщил малость, отчего едва не улетел во внезапно распахнувшиеся тартарары.
Сломать тысячелетнюю кладку оказалось легче легкого: гулко выстрелив и брызнув обломками лопнувшей штукатурки, ближняя половина каменной плиты подалась наружу, угодливо пропуская Голливуда в образовавшийся проход, а дальняя двинулась внутрь — дверь, как оказалось, могла свободно вращаться вокруг продольной оси. Не подозревавший об этом дядя Жора, продолжая двигаться по инерции, собирался нас покинуть. И покинул бы, если бы реактивный Веник, хватательный рефлекс у которого был гипертрофированно развит, не цапнул его в последний момент за ворот.
— Тпрууууу, Зорька, стоять! — с усилием втянул он чрезмерно разогнавшегося Голливуда обратно. — Технику безопасности нарушаем, товарищ? Кроме лома нет приема, да?
Вместо ответа дядя Жора еще раз перекрестился.
— Вот за что уважаю простого русского человека, так это за набожность! — с пафосом продолжал разглагольствовать Веник. — Набожность, истовость и природная смекалка — вот три кита, на которых испокон века держится земля русская. Потому, природный русак — это не какой-нибудь немытый язычник- малоросс, произошедший от турчанки Припяти и конюха Вакулы Кизяка…
— Сам ты кизяк, — высвободившись, тихо ругнулся Голливуд. — Я виноват, что египтяны по уму делать не обучены? Для родного фараона — и то цементу пожалели, мля…
Пока они препирались, я осветил фонариком обратную сторону потайной двери. Все точно, как на фотографии: круглый жертвенный стол, на нем обезглавленное женское тело с неестественно вывернутыми в суставах членами, по сторонам семеро жрецов в мантиях и клобуках. Пасьянс сошелся.
Глава одиннадцатая
Как нам рассказывал Лифшиц, последние годы царствования фараона-еретика покрыты полнейшим историческим мраком. Наука не знает, куда делась Нефертити, отчего скончался Эхнатон и кто был его преемником; достоверно известно только, что еретический Карфаген был разрушен.
То есть, версий существует множество — сколько ученых мужей, столько версий. По одной из них Нефертити попала в опалу, когда царственный супруг воспылал страстью к другой жене, Кийа; якобы, он был сексуальным маньяком почище Веника — женился на собственной дочери, и даже на тещу косился. Другая версия утверждает вовсе обратную картину: Эхнатон был эпилептик и импотент, а Египтом на самом деле правила красавица — жена, нарожавшая шестерых дочерей от заезжего молодца.
Некоторые египтологи считают Нефертити эталоном нравственности, добропорядочной супругой, заботливой матерью — хранительницей домашнего очага, но их оппоненты приписывают ей (вероятно, назло тем — первым) всевозможные скрытые пороки. Она де была алчной, расчетливой и сластолюбивой, крутила придурком-муженьком как хотела, наставляя ему рога с любым предметом, хоть как-то приспособленым для данной специфической цели.
Сколько ученых — столько мнений; экспериментальными данными они не подтверждаются, как сказал бы Голливуд. Может быть за, а может быть против.
Хотя, историков понять можно. Дворцовые интриги — дело темное, по определению не должное попадать в летописи. В летописях у фараонов все красиво и идеологически правильно, как в архивах Политбюро ЦК КПСС: генсек выступил, члены единогласно поддержали и дружно поаплодировали.
Также точно обделывали делишки могущественные египетские владыки: никакой анархии, никакой смуты на местах. Провинился отступник, отошел от генеральной линии — папирусы задним числом переписали, иероглифы на камнях затерли, памятники порушили. А иногда даже мумии провинившихся из родных саркофагов выкидывали и заменяли телами более достойных клиентов.
По словам Лифшица, именно так поступили с соперницей Нефертити, бедняжкой Кийа: маску саркофага уничтожили, имена в надписях вырезали, и положили на ее место мумию молодого мужчины — таинственного принца Сменхкара, который правил некоторое время после Эхнатона. Однако, опять же, единого мнения нет: может Сменхкара, а может и еще кого. Достоверно доказано только, что покойник мужского пола, хотя саркофаг изначально принадлежал даме.
Неразбериха, царящая в современной египтологии, ставила перед нами множество вопросов, но, вместе с тем, позволяла надеяться на крупный куш; не исключено, что козырный фраер на картинке есть ни кто иной, как сам фараон-отступник, «официальное» захоронение которого до сих пор не найдено.
В глубине души я надеялся на это, хотя, очень и очень не хотелось верить, что казненная женщина — Нефертити. Да вовсе необязательно, что она! Эхнатон целый гарем содержал, теоретически любая могла
