найдет и своего надежного и верного сына…».
Ни намека на участие этого самого «сына» в студенческих сходках и волнениях, на казенном языке именуемых «беспорядками», ни намека на то обстоятельство, из-за которого диплом этому самому «сыну» вручал не директор института, а он сам — местный войсковой атаман…
«М-да… Прогресс!..» — Михаил усмехнулся, оглядев раскинувшуюся перед ним площадь.
Базарный люд уже почти весь разошелся и разъехался. Остались тут лишь те, кому деться было некуда, — все еще ожидавшие своих покупщиков пришлые работники.
Настоящих покупщиков-приказчиков от крупных экономии, рассеянных но округе, нанимающих в страдную пору до сотни и более работников сразу, видимо, все еще не было. Ожидавших их тут, на площади, не убыло…
Мимо замешкавшегося Михаила, обдав его пылью, запахами горячего дегтя и конского пота, промчалась новенькая тачанка, запряженная в дышло парой добрых вороных лошадей. Тачанка резко остановилась посреди базарной площади. На землю степенно сошел плотный господин лет сорока пяти с крепко загорелым широким лицом, одетый в черную чесучовую пару. Он по-хозяйски оглядел базарную площадь. По всей видимости, это и был один из тех, кого тут заждались.
«Приехал! Приехал!..» — залетало над площадью, и люди устремились к тачанке со всех сторон.
Михаил направился туда же: ему захотелось своими глазами увидеть, что такое наемка. Прежде он только слышал о ней.
Господина в черной чесуче обступила густая толпа.
— Ну как, ребятушки, пойдете к нам? — чуть ли не с веселостью огляделся он вокруг.
— Да что ж бы не пойти!.. А вы от кого?
— Разве не знаете? От Харлампьева!
— Да у вас, сказывают, харч плоховат…
— Ты про харч не толкуй, — загалдели другие. — Харч везде нынче один! Ты говори про дело! Какая работа, какая цена!..
— Работа есть разная, ребятушки! Работы у нас хватает! Человек двадцать — пахать, столько же — полоть подсолнухи… Человек сто мне надо бы всего-то!.. Можно и поболе!.. — бойко сыпал этот приказчик какого-то Харлампьева.
— А как цены? Цены говори!..
— Цены — как у прочих! Сами знаете!..
— Одначе — почем же?!
— Да толкую же вам: как у других-прочих!..
— Да ты говори! Не тяни!..
— Базарная цена, ребятушки! Базарная!.. Пахать — сорок копеек, полоть — тридцать пять…
— Дешево как будто…
— Так я ж толкую: цена нынче такая… Не мы — базар цену выставляет! Год-то вон какой! Везде, по всей Расее-матушке — сушь с весны!.. Везде — неурожай!..
— Знамо дело! Только ты надбавь! Но скупись! Нешто за такую цену можно робить?! Рубаха больше чем на четвертак сгниет!..
— Не могу, не могу, ребятушки! Дело у нас — полюбовное: хочешь — иди, не хочешь — тут сиди!.. Другие найдутся! Народу нынче — много!..
— Так-то оно так… А только прибавь малость…
— Не могу! Не могу, ребятушки! Не своя воля!.. Не свои деньги!..
Переговоры замялись. Приказчик молча поглядывал вокруг, постукивал кнутовищем по широкой потной ладони. Глаза обступивших его мужиков жадно следили за ним. Этот день истомил бедолаг. Хотелось бы и побольше выговорить плату, и упустить нанимателя было боязно: народу-то, ищущего работы, в Баталпашинск и впрямь понашла тьма-тьмущая…
— Ну пятачишко-то накинь еще!.. Не скупись!..
— Не могу, не могу, ребятушки!..
— А-а! Ладно!.. — решился, не сдержавшись, косматый молодой мужик. — Пиши нас! Мы — пахать! Нас — двенадцать человек артель.
— И нас, и нас пиши! Пахать! Десять человек!
— Пиши нас…
Кричали уже со всех сторон.
— Не все, не все разом! Не напирайте, ребятушки! — утираясь большим платком, говорил приказчик. — Не все разом! Не все!..
Он достал из нагрудного кармана пиджака памятную книжку, бестолково принялся листать ее. Глядя на него, нетрудно было увидеть, что он раздосадован тем, что поторопился объявить цену: можно было объявить ее ипоменьше на пятачок-другой… Глаза его бегали по колыхливой круговой стене, замкнувшей его, жарко дышащей на него, оглушившей его, краснолицего, потного, бестолково листающего памятную книжку.
— Нас пиши! Нас! — прямо в лицо ему летели хриплые крики. Всем хотелось пробиться, протиснуться ближе к нему, потому то и дело слышались и другие крики:
— Не при! Куда прешь?
— А ты один хочешь заработать?!
— Не лезь, говорю!..
Приказчика уже стиснули со всех сторон. Он затравленно озирался, раскачиваясь вместе со всей толпой, выкрикивая уже без первоначального задора:
— Но напирай! Кому говорю, не напирай! А то никого не возьму!..
— Нас! Нас запиши! — лезла, давила ого толпа.
— Никого не возьму! Не надо мне никого! — вдруг решительнопрокричал приказчик, и все прочие крики, как по какому-нибудь волшебству, мгновенно стихли вокруг него, и не сразу кто-то, опомнившись первым, спросил в наступившей тишине:
— Как… «не надо»?!
— Так вот! Никого не возьму… — пробормотал приказчик, захлопывая свою книжечку и засовывая ее в карман.
— Да ты ж, можно сказать, уж нанял…
— Никого я не нанимал… — глаза приказчика забегали.
— Как не нанимал? Ты же уж и цену объявил!..
— Это — не условие, это ничего пе значит! Кто хочет — идите все по тридцать копеек!..
Толпа опять затихла, замерла. Люди смотрели на приказчика, будто не веря, что это он сказал им всерьез, не пошутил над ними.
— Да ты, видать, шутник, дядя?! — наконец угрюмо, с расстановкой, в которой послышалась явная угроза, спросил худой, жилистый, крепко загорелый оборванец, стоявший с приказчиком почти лицом к лицу.
— Какие же шутки! Нашли шутника! — осклабился приказчик и, вытянув шею и стараясь не глядеть на злое, перекошенное лицо оборванца, закричал — Ну, кто хочет, — записывайся по тридцать копеек! Записывайся! — Он опять было полез в нагрудный карман за своей памятной книжкой, но тут за спиной у него взвился крик: «Ха! Ты издеваться над нами?!», и здоровенный кулак крепко хватил приказчика по шее. Тот покачнулся, картуз слетел с его потной головы, толпа мгновенно пришла в ярость, ее зашатало и закрутило над тем местом, где только что стоял приказчик, замелькали кулаки…
Конец этой базарной сцены для приказчика мог бы стать самым плачевным, если бы от войскового управления не подоспел урядник с казаками, отбивший его у разъяренной толпы.
Тут же подоспел и сам баталпашинский атаман в сопровождении своего помощника и еще нескольких казаков.
— Что у вас тут такое?! — врезался он в толпу. — Что за безобразия?!
— Так что вот — человека избили, ваше превосходительство! — козырнул урядник, придерживавший под локоть приказчика, размазывавшего по побледневшему лицу кровь, изрядно испачканного в пыли и вообще имевшего самый жалкий вид.
