думаю, что в газете должен быть широкий раздел хроники рабочей жизни, в которой найдут место и сведения о заработной плате, и всевозможные случаи обмана рабочего фабрикантом, и прочее, и прочее… Такие материалы мы посылать для газеты сможем. Мне думается: газета могла бы давать сведения об арестах рабочих, о кружковой жизни…
— Прекрасная идея! — воскликнул Кашипский. — Такая газета всю нашу работу сделает более четкой и целенаправленной. Я даже название ей уже придумал — «Пролетарий»! Как — подходяще?!
— Вполне!
— То, что надо!
— Да, я думаю, Георгий Валентинович это название одобрит!
— Ну что ж, — Кашинский потер ладонью о ладонь, — стало быть, этот вопрос исчерпан. Я имею в виду направление газеты. Переходим к другому — к вопросу о деньгах… Первые двести рублей мы вышлем вместе со статьями… Когда сможем-то?.. — он посмотрел на Михаила, потом на Егупова и, не дожидаясь их ответов, решил сам — Вышлем все к концу мая, не позже, с тем расчетом, чтобы первый номер «Пролетария» мог выйти к концу июня.
— Прекрасно! — Райчин даже по столу хлопнул обеими руками. — Со своей стороны могу обнадежить быстрой доставкой газеты сюда, к вам!
— Стало быть, и этот вопрос исчерпан! — с какой-то лихой веселостью, словно азартный игрок, воскликпул Кашинский.
Райчин выложил еще один козырь:
— Газета газетой. Но я пока не сказал о том, что до выхода ее первого номера мы сможем организовать доставку большого транспорта брошюр из-за границы. Что-нибудь около девяти пудов. Скорее всего, это будет в середине мая. Сами понимаете: в этот раз я не мог привезти слишком много. Поездка моя — разведывательною характера. Ну а теперь, когда я сам убедился, что тут, в Москве, есть настоящая революционная группа, речь может идти и о большем.
— Все это — прекрасно! — Кашинский в возбуждении опять потер ладонью о ладонь. — Но где мы будем хранить все эти брошюры и газеты? Надо подумать и о безопасной их переноске…
Михаил, лукаво улыбнувшись, сказал:
— Я предполагаю вызвать из Питера одну швею… Очень надежный человек. Она снимет тут квартиру, и к ней, под видом жениха, будет ходить кто-нибудь из рабочих. Он, таким образом, будет вне подозрений. Ведь в делах любовных допускается таинственность и скрытность! Литература будет храниться у нее. Он же будет доставлять ее к ней и потом брать, сколько потребуется. — Согнав улыбку с лица, Михаил обратился к Егупову: — Но прежде всего надо подумать о том, как переправить из Варшавы такой большой транспорт. Это — по вашей части…
Явно польщенный, Егупов кивнул.
— Я об этом подумаю. Пока что ясно одно: насчет договоренности с Плехановым относительно газеты надо использовать моих варшавских знакомых. Все будет идти через них. И об этом, и о доставке литературы в Москву мы договоримся с Семеном Григорьевичем вдвоем. Тут у меня многое уже продумано и осуществлено, например шифрованная переписка с моими варшавскими знакомыми.
— Ну что ж, и с этим вопросом пока покончено, — сказал Кашинский. — Я думаю, что нам необходимо устроить собрание нашего организационного комитета, чтоб поговорить на нем об издании газеты. Дело это непростое, надо его обсудить в деталях, сообща.
— Да, собраться надо бы, — поддержал его Михаил.
— И неплохо бы — до моего отъезда, до пятницы, — подсказал Егупов.
— Тогда — послезавтра. У меня. Как обычно. А сегодня, пожалуй, пора и на покой, — Михаил глянул на часы и поднялся первым, — уже третий час!
— Ого! — воскликнул Кашинский, тоже вставая.
Вскоре oн ушел. Егупов и Райчин остались ночевать у Михаила, с тем условием, что к восьми часам утра они уйдут, поскольку могли вернуться Епифановы, а ему не хотелось, чтоб те увидели новых ночлежников, тем более что Райчину он постелил в их передней, на диване.
Несмотря на позднее время, Михаил долго не мог уснуть. Одолевали тревожные мысли. В застольном азартном разговоре он увлекся вместе со всеми. II было от чего. Возможность иметь свою газету, перспектива получения в самое ближайшее время большого транспорта нелегальных изданий… Было от чего закружиться голове! И вот, едва остался наедине с самим собой, все начало видеться по-другому, трезвее.
Вместо того, чтоб затаиться, хотя бы ненадолго, они вдруг активизировались, начали собираться каждый день и, наконец, затеяли такие большие дела… Приезд Райчина словно бы подхлестнул их, и они уже не могли остановиться. Между тем им не следовало бы торопиться ни с доставкой в Москву еще одного, уже многопудового, транспорта нелегальных брошюр, ни с изданием газеты. Организация была еще слишком малочисленной для того, чтобы так широко размахиваться, у нее вовсе не было средств для таких крупных начинаний. И уже в этом смысле они оказались теперь в сложном положении. Надо было теперь же расплатиться с Райчиным за доставленные брошюры, а в мае предстояло оплатить девятипудовый транспорт и отправить деньги на выпуск первого номера «Пролетария». Между тем, даже и при осуществлении всего задуманного, неясно было: что делать со всеми этими пудами брошюр и тысячами экземпляров газеты. В самой Москве сбыть все это, распространить они не смогут. Оставалось одно: немедленно искать связей с другими городами. Между тем отовсюду приходили слухи об арестах, обысках, высылках и ссылках. Лучше всего было бы на какое-то время свернуть деятельность организации, выждать, не искушать судьбу… Но Михаил понимал: приостановить уже набравшие ход события невозможно. Егупов а Кашинский и слышать об этом не пожелали бы…
Ровно в восемь часов утра Егупов и Райчин ушли от Михаила. По пути к Большой Пресненской, где можно было сесть на конку, Райчин все восторгался по поводу знакомства с Брусневым и Кашинским. Про Михаила он сказал: «Это, видно, чисто русский человек и человек весьма положительный, чистый и честный». «А Петр Моисеевич, очевидно, — ваша литературная сила?» — спросил он про Кашинского. Егупов в ответ лишь пожал плечами.
У Пресненской заставы оп посадил Райчина на конку, объяснив, какему добраться до квартиры Никитской.
К двенадцати часам Егупов заехал за Райчиным на извозчике и повез его к Дмитриеву, на квартире которого они договорились и насчет адресов и о способах переписки. Затем они поехали на Брестский вокзал, но до самого вокзала Егупов не доехал. Вручив Райчину сто рублей за доставленные им брошюры, он сошел на Разгуляе.
Спустя два часа Райчин отбыл из Москвы варшавским поездом в сопровождении двух филеров. В Варшаву он вернулся 9 апреля. Два дня спустя его арестовали. Арестованы были и те, с кем он вступал в контакты поело возвращения из Москвы.
После отъезда Райчина отправился в Варшаву и Егупов, также в сопровождении двух филеров. Только выехал он не с Брестского, а с Николаевского вокзала, поскольку в планах его было попутное посещение своих рижских знакомых.
Собрался в путь, в тот же самый день, и его приятель Михаил Петров, этот — до Новой Александрии, где ему предстояло держать выпускные экзамепы. Роль свою, по сценарию подполковника Бердяева, он сыграл неплохо. «Мавр сделал свое дело, мавр может уходить». Наступало время разгрома, он должен был вовремя выйти из «игры»…
За два дня до поездки Егупова подполковник Бердяев встречался с исполняющим обязанности московского обер-полицмейстера полковником Власовским, совсем недавно переведенным в Москву из Риги. Генерал Юрковский ноожиданно подал в отставку. Правда, неожиданности тут для Бердяева не было. Юрковский ие устраивал директора Департамента полиции Дурново: он был явно не «полицейским человеком». И вот Дурново подыскал уж слишком «полицейского человека»… Бердяев слышал о Власовском прежде и ничего доброго от этой замены не ожидал. Власовский — откровенный хам, хитрец и проныра. У него и вид хама-держиморды. К тому же все свободное от служебных обязанностей время он проводит в
