Особенно нас с тобой интересует вот эта – Березовая Грива называется. Ты что, Степан?
– Березовая Грива, во-он как, – протянул Нефедов, выдыхая дым к потолку, – был я там. Можно сказать, что и недавно совсем. В июле, когда из госпиталя возвращался. Хорошие леса. И что там случилось?
– Случилось вот, – Иванцов устало зевнул, – волки там случились. Не простые волки, Степан, как ты понимаешь.
Нефедов выжидающе молчал, и полковник, справившись с зевотой и растирая красные глаза, рассказал, что два дня назад в этом районе было совершено нападение на машину, перевозившую обмундирование и сапоги. Шофер, который сумел как-то отбиться от волков, привел машину – всю, от руля до крыши залитую своей кровью. А вот напарника его волки выдернули из кабины в один миг.
– Чего они тем проселком-то поперлись? – недоуменно спросил Степан. – Это же крюк километров в десять!
– Спекульнуть сапогами хотели в деревнях, – неохотно объяснил Иванцов, потирая шею, – крестьяне за хорошие сапоги да новую форму много чего дадут – и деньги, и самогон, и сало, и чего душа попросит…
– Понятно. И что, шофер так просто это и рассказал? Все на волков, значит, списал… Может он сам своего напарника и того – за деньги-то? Или с местными сговорился. Люди жадные бывают.
– Да он вообще ничего не рассказал, Степан, – кривя рот, точно от сильной зубной боли, сказал полковник, – он и до Волоколамска-то не доехал, так на шоссе и помер. Его другие шоферы нашли. А как увидели, в каком он виде – сообщили куда надо. Таких зубов, которыми его порвали в лоскутья, у крестьян как-то, понимаешь, не бывает.
– Понятно, – Нефедов кивнул головой, – и что дальше?
– А дальше – на 'разморозку' его…
На лице у Нефедова проступило отвращение. Он хорошо знал, что такое 'разморозка'. В НКВД могли разговорить всех. Почти всех, заставляя говорить быстро и охотно. Но кое-кто оставался в ведомстве магов военной разведки. Только там свежий, еще не окончательно окоченевший труп мог собственными устами рассказать о своей смерти. Правда, после этого мертвец неизбежно превращался в груду черного, дымящегося мяса, а ритуалы, которые при 'беседе' использовались, могли довести впечатлительного человека до обморока и нервных припадков. Но в военной разведке таких нервных и впечатлительных не было. Степана, который видел и не такое, от 'разморозки' просто подташнивало. Но он понимал, что по- другому нельзя. Поэтому и сейчас старшина только помолчал и снова спросил:
– Что он рассказал?
– Что волки были не просто волками. Что один превратился прямо на его глазах. А самое главное – что этот 'волк' был из Березовой Гривы.
Степан переступил с ноги на ногу. Под сапогом что-то хрустнуло. Он опустил глаза и увидел на полу обломки янтарного мундштука. Нефедов ошибался – полковник Иванцов вовсе не был спокоен. Степан быстро повернулся.
– Что еще, товарищ полковник?
– Вчера туда была послана опергруппа армейской разведки… Пятеро наших… – полковник цедил слова сквозь зубы, постукивая кулаком по столу, – им было приказано выяснить и ликвидировать источник… опасности. Не вернулся ни один. Пятеро, Степан! Там сплошные оборотни! – Иванцов сорвался на крик, но тут же снова каменно замер, перекатывая желваки на скулах.
Нефедов молчал. Пятеро оперативников вполне могли справиться со всем населением деревни. Если только… это население было человеческим. Полковник продолжил совсем тихим голосом:
– Был переломлен амулет связи. Понимаешь, что это значит?
– Их убивали, – бесстрастно кивнул головой Нефедов.
– Последний оперативник сумел передать только это, про оборотней, и связь прервалась окончательно. И вот что, Нефедов. Это – наше дело. Я о нем Москву не информировал, и чекистам я его не отдам, ясно? – Иванцов уже не говорил, а рычал сквозь стиснутые зубы, комкая в руке сломанную папиросу. – Не отдам, Степан! Бери своих – и туда. Действуй по обстановке. Все полномочия твои, остальных посылай на хер!
В деревню вошли с четырех сторон. Над острыми скатами крыш висела огромная, сумасшедше- багровая луна.
Полнолуние, вторая ночь.
И ни огонька в окнах, ни отблеска лампы, ни лая собаки, учуявшей незваных гостей. Альвы скользили в тени заборов, их снайперские винтовки, обмотанные косами, сплетенными из травы, не блестели. Тишина.
Степан прислонился к стене дома и осторожно выглянул из-за угла. Сначала ему показалось, что на площади клубится бесформенная серо-черная масса, словно тени водят друг за другом хоровод. Потом он понял и похолодел, одновременно опускаясь на одно колено.
Это были волколаки. Двадцать… тридцать… пятьдесят? Больше. Наверно, все население Березовой Гривы кружило здесь, под луной – взрыкивая, на ходу обрастая шерстью, скаля клыки. В середине дьявольского круга стоял человек. Совсем голый, перемазанный черной кровью, он держал над головой толстую книгу и нараспев выкрикивал:
– Во черном поле, на перекрестке, лежит бел-горюч Алатырь-камень! Кто к камню подойдет, камень тот отопрет, кровавый ключ отворится, чтоб крови напиться…
Степан огляделся по сторонам и увидел деревянную лестницу, приставленную к чердаку. Он бесшумно и осторожно взобрался наверх, на самый конек. Человек на площади, окруженный звериным клубком, продолжал выкрикивать слова. Шар луны пламенел уже невыносимо, иглами впиваясь в зрачки. С него словно капала кровь, проливаясь на землю.
Нефедов переломил пластинку амулета. На него обрушилось морозное облако, заискрилось вокруг тысячами снежинок, опадая на плечи. Шепотом проговаривая заученную наизусть строку, он чувствовал, как леденеют губы, отказываясь двигаться, как мир вокруг замедляется, превращаясь в вязкий кисель звуков и движений. Толпа на площади взвыла в один голос, но этот вой растянулся, дробясь на тягучие звуки: 'У-у- о-о-а-а-а!'. Покрытый кровью человек пошатнулся, уронил черный том и сжал руками голову, падая на колени. Холод стал невыносимым, подбираясь к самому сердцу. И тогда Степан выстрелил. Красные брызги веером повисли над площадью. Обезглавленное тело рухнуло и задергалось в конвульсиях. Волколаки стали поворачиваться на него – медленно, выдираясь из пут заклинания. Послышалась скороговорка выстрелов. Каждая серебряная пуля выжигала огромные дыры в плоти, отбрасывая оборотней в пыль, кувыркая тела по площади. Вой достиг невыносимой высоты, постепенно ускоряясь, мохнатые силуэты заметались все быстрее, но их было уже слишком мало, чтобы успеть напасть, чтобы прорвать слабеющий круг холода.
Последний оборотень грохнулся в пыль и умер, сипя и вздрагивая. Тогда Степан соскользнул с лестницы и бегом кинулся на площадь. Альвы были уже там – равнодушно работали кинжалами, отрезая головы людям, с которых сыпались последние остатки шерсти. Здесь были все, от мала до велика. Нефедов глядел на груду тел и чувствовал, как на него наваливается свинцовая усталость.
– Командир! – рядом появился один из солдат. – В деревне больше никого. А вон там один живой остался. Пуля мимо прошла, но сбежать он не успел.
– Пойдем, – хмуро буркнул Степан. Он шел мимо трупов, и настроение портилось с каждым шагом. Нефедов понимал, что иначе никак нельзя – волколак, однажды попробовавший крови, нормальным не станет никогда, и человеком его считать можно будет только до следующего полнолуния, когда жажда крови снова обернется безумием зверя. Но лучше от этого не становилось, потому что среди убитых были дети и женщины.
– Чертова мать! – выругался Степан. – Жаль, что я этой сволочи башку отстрелил сразу!
Он пнул книгу, валявшуюся около разрисованного кровью тела, и перешагнул через него, направляясь туда, где трое альвов, стоя неподвижно, держали на прицеле крепкого мужика, вжимавшегося спиной в бревенчатую стену.
– Так, – не доходя пары шагов, Нефедов остановился и пригляделся. Потом присел на корточки:
– Кого я вижу. Никак, Михаил?
