внакидку, не в рукава. 'Старшина, – глянув на погоны, увидела она, – из пехоты, похоже'. Муж у Людмилы тоже был в звании старшины, пока не погиб на Карельском фронте.
Оттого и в званиях она не путалась.
– Степан Нефедов, – старшина неловко кивнул и коротким движением плеч сбросил шинель прямо на пол.
– Ой, – испугалась Людмила и кинулась поднимать, но наткнулась на взгляд льдяно-серых глаз и застыла. Степан протянул ей что-то, закутанное в ватное одеяло.
– Надо думать, это по вашей части, Людмила.
Она подставила руки и тяжелый, нагретый сверток лег ей на ладони. Чуть шевелясь. Еще раз ойкнув, сестра откинула угол одеяла.
Младенец сладко спал, и чуть улыбался, словно в мамкиной колыбели. Но взгляд Людмилы будто почувствовал – повернул головку и открыл глаза.
– Тихо! – Нефедов положил руку на плечо Людмиле и успокаивающе повторил. – Тихо.
– Так он что… – пробормотала дежурная сестра, покачивая сверток на сгибе локтя.
– Ребенок он, – твердо сказал старшина Степан Нефедов, – значит, никакой разницы. У вас тут приют…
– Детский дом, – машинально поправила его женщина.
– Да хоть так. Значит, теперь вы ему вместо семьи станете, правильно? Могу я быть спокоен?
Людмила вскинула голову, прямо и твердо посмотрела в глаза старшине.
– Можете, товарищ старшина.
– Степан я, – Нефедов усмехнулся и достал из кармана коробку папирос, – не на фронте ведь.
– Скажите… Степан. А откуда он?
Нефедов промолчал. Он поднял с пола шинель, отряхнул ее, хотя ни пылинки не налипло на черный ворс. Надел – теперь уже в рукава. Перед глазами дежурной сестры мелькнул потрепанный шеврон – крест, вписанный в красную звезду, на фоне щита и меча. Старшина поглядел на побледневшую Людмилу и задумался, покусывая губу.
– Вы вот что, Людмила, – сказал он наконец, – вы пацана определите как следует и возвращайтесь. Все равно ведь, бумаги надо выправить, чтоб потом никаких лишних вопросов не возникло. А я пока покурю на крыльце.
Он стукнул мундштуком папиросы о коробку и вышел, осторожно притворив за собой дверь.
Людмила поглядела на младенца. Он уже не спал и улыбался ей, глядя на нее во все глаза.
Во все огромные, нечеловеческие, ярко-золотистые глаза с черным зрачком.
– Нефедов, – полковник Иванцов был зол как черт и спокоен, как камень.
Степан посмотрел на него и снова упрямо уставился в стену.
– Ты дурака не валяй, Степан! – в голосе полковника явственно скрежетнуло ржавое железо. – Сказано – нужно дать людей. Значит, дашь. Это приказ из Москвы, понял?
– А они в Москве понимают, что у меня во взводе всего половина осталась? – тихо ответил старшина, оскалившись в нехорошей улыбке. – Что в приграничной полосе зачистка идет, какая им и не снилась? Что на каждом шагу здесь – чертова каша, да такая, что ни в сказке описать…?
– Еще что скажешь, Нефедов? – полковник Иванцов сжал в зубах янтарный мундштук. – Короче. Приказ есть приказ. Выполнять. При себе оставишь пятерых на выбор. Потом подкрепление тебе кинем из пехоты. Сколько попросишь, столько и дадим.
Старшина махнул рукой. Потом четко, по-уставному, откозырял и уже стоя на пороге, покачал головой.
– Лучше бы СМЕРШевцев дали…
Иванцов не выдержал и рявкнул так, что в окне тонко взвизгнуло стекло:
– СМЕРШ тебе? А может, мехом внутрь наизнанку вывернуться здесь? Нету! Пехоты хватит! Грамотно поставь приказ – все за тобой пойдут!
– Мясо это, – тихо ответил Нефедов, – щенки. И учить их некогда.
Он вышел и прислонился к каменной стене. Место для штаба было выбрано грамотно – толстые своды, прочная монастырская кладка, черная от многовековой копоти.
Нямц. Монастырь-крепость.
Правда, ни одного живого монаха давно не осталось – всех вырезали эсэсовцы и свирепствовавшая здесь нежить, поднятая боевыми ритуалами. Гарь, кружащиеся над стенами тучи ворон, сбитые с куполов кресты, расщепленные столбы ворот – таким осенний Нямц запомнился тем, кто пришел сюда после.
Степан провел рукой по глубокому шраму в камне и вздохнул. Злость постепенно проходила, уступая место усталости. Третьи сутки на ногах, надо бы и поспать немного.
Особый взвод располагался в бывшей трапезной. Солдаты спали вповалку прямо на застеленном слежавшейся соломой полу, укрывшись куртками и плащ-палатками от ледяных сквозняков. Только альвы как всегда были на ногах – все до единого, они молча чистили оружие.
– Ласс! – негромко окликнул Нефедов одного из них. Альв обернулся и через миг, неслышно скользя, уже был рядом, оставив полуразобранную винтовку на столе.
– Я посплю немного, – Степан зевнул, – если что, сразу буди.
– Понял, Старший, – резкий шипящий голос над ухом.
Степан устроился на соломе, подгреб ее под бока и завернулся в шинель. Перед тем, как провалиться в сон, еще раз прислушался. Из людей тоже спали не все. За спиной кто-то тихо рассказывал:
– …и тут на нас эта погань и навалилась. Все как один – гнилые, насквозь видно, у кого руки нет, у кого ноги. Даже и слова-то не знаю такого, чтоб их обозвать похуже.
– Покойники они, Ермолаев, – сонно сказал старшина, – покойники, да и все.
– Э, нет, товарищ старшина! – возразил ему тот же голос. – Покойник – он кто? Он в земле спокойно лежит и не шатается где попало. Оттого и покойник, что спокойный. А эти? Резвые какие – чисто братья Знаменские!
В углу засмеялись, но Нефедов уже этого не слышал. Он спал и дышал во сне глубоко и ровно.
Поспать ему дали ровно три часа.
– Старший…
Нефедов открыл глаза и приподнялся на локтях. Ласс убрал руку. Неподалеку стоял хмурый Иванцов и что-то объяснял человеку в черном кожаном плаще с погонами полковника. Когда Степан заправил гимнастерку и подошел к ним, Иванцов резко, на полуслове оборвал рассказ.
– Знакомьтесь. Степан, это полковник Хан-Гирей из Москвы. Прислан Особупром, – Иванцов голосом даванул на последнее слово.
'Хан-Гирей? – удивился старшина, – фамилия, как будто из книжки. Из бывших, что ли? Да еще и из Особого Управления?'
Он козырнул, но Хан-Гирей протестующе поднял ладонь.
– Не нужно, старшина. Не до этого. Зовите меня Сергей Васильевич. Наслышан я о вашем Особом взводе, наслышан… Потому и приехал сам, хотя пакет можно было передать и фельдъегерем. Что же касается моей фамилии, – тут он улыбнулся, тронул густые усы, у черных глаз разбежались ломаные морщинки, – да, я из потомственных дворян. Не удивляйтесь.
– Никак нет, – сухо отозвался Нефедов. Он крепко растер лицо ладонью, стараясь прогнать мутные остатки сна. – Всякое в жизни бывает. О чем говорить будем, Сергей Васильевич?
Хан-Гирей согнал улыбку с лица. Он вопросительно глянул на Иванцова, который коротко кивнул головой. Тогда полковник поставил на стол фанерный чемоданчик и щелкнул замком. По трапезной словно пробежала тень, и холодный воздух взметнул языки огня в очаге.
– Что это? – спросил Степан, глядя на завернутый в шелковый платок предмет, который сухощавый полковник достал из чемоданчика. Спросил зазря, потому что уже сам понял – что.
