Антонина плакала и что-то бормотала, легко и сладко, как бы в беспамятстве.
Спустились вниз, и зачем-то она, заливаясь слезами, вывела во внутренний двор, под навес, показала поленницу, доверху забитую дровами:
— Это мне на зиму… Сама все таскаю. Таскаю и рублю…
— Бог в помощь! — сказал Вася отчаянным, почти насмешливым голосом.
— Без Бога не до порога…
— Бога нет, — сказал просто так.
У него тоже слезы прыгали в глазах, он увидел серую худую птичку, потянулся за ней, погнался и выбежал к огороду — перекопанному, в круглых комьях земли размером с младенческие головы. Птичка вспорхнула и испарилась в сером влажном небе. Вася обернулся на звон.
Родственница не улыбалась. Она моргала и ухмылялась, взявшись за косу. Похолодело внутри.
— Что ты, баба Тонь?
Он вразвалочку шел навстречу. Пропустила. Метнулся в парадные сени, надел ботинки и куртку. Отвязал калитку, привязал.
Родственница больше не выходила.
— Едем? — спросил шофер.
— Ага. Можно радио?
— Не ловится здесь.
Старая бэха мчала по пустой дороге, белели березы, желтели травы, и на сердце была благодать.
