— По какому делу.
Емельянов промолчал — о чем можно сказать через запертую дверь?
— Привет им хочу передать… От отца.
За ставнем долго молчали; судя по всему, совещались. Потом заскрипела дверь, послышались шаги к калитке, и девичий негромкий голос произнес:
— Проходите, дяденька.
В комнате было полутемно. К самой двери выжидательно прислонился черноглазый смуглый паренек. Женщина, бледная, худая, стояла у стола и, глядя на дверь, машинально терла тряпкой по одному и тому же месту.
Иван Михайлович перешагнул порог, снял шляпу и не мог не заметить, как вытянулись лица у всех, а женщина перестала тереть стол и беспомощно опустила руки вдоль грязного фартука — они узнали бургомистра.
— Здравствуйте, — сказал Иван Михайлович.
После долгого растерянного молчания первой ответила женщина. Дети стояли рядом с Иваном Михайловичем, толстогубые, черноглазые, похожие друг на друга, словно близнецы. Иван Михайлович смущенно оглядел их, помял в руках шляпу, ожидая приглашения сесть, и, не дождавшись, спросил:
— Ну что, учимся?
— Кто же сейчас учится? — недружелюбно сказала женщина.
Немало унижений натерпелся старый учитель за эти месяцы, немало пережил мучительных минут непереносимого, казалось, стыда.
— Ничего, будет еще на нашей улице праздник, — неестественным голосом сказал Иван Михайлович.
Встретили его довольно отчужденно, разговор не шел. «Обдумать надо было, прежде чем идти, старый дурак», — ругнул себя Иван Михайлович и — раз уж пришел — решил действовать напрямик.
— Сережа, мне тебе надо два слова сказать.
— Ну? — ответил парень, не вынимая рук из карманов. — Насчет чего?
Иван Михайлович не успел ответить, его перебила женщина:
— Чего вам нужно от парня? Хоть бы семью пожалели, еле-еле устроился. Нам лишь бы кусок хлеба получить. Не трогайте его! По миру хотите пустить?
Она стала браниться все громче.
— Вам привет от Шуры, дети. А отец ваш жив и здоров, — торопливо сказал Иван Михайлович и, не попрощавшись, вышел.
— Никакой Шуры не знаем, — громко, в спину бургомистру, проговорил парень.
Через два дня в кабинет бургомистра вошла Валя Цвирко. Кроме Ивана Михайловича здесь сидели старосты из деревень, сонно считали мух на горячем подоконнике и ждали прихода коменданта — он должен был провести собрание насчет бдительности.
Девушка остановилась у двери, робко подняла руки к груди, сложила пальцы в пальцы и спросила, не сможет ли господни бургомистр устроить ее на работу.
— Комсомолка небось? — спросил Иван Михайлович.
— Н-нет… Я из Западной Белоруссии…
— Полы можешь мыть? Или картошку чистить?
— Могу.
— Вышла бы замуж за офицера и беды не знала. Красивая девка, а пропадешь зря.
— А вы ее себе в женки возьмите, господин бургомистр, — хихикнул краснорожий староста в белой вышитой по-старинному косоворотке.
— Заработаю на приданое, а потом выйду, — тоненьким голоском продолжала девушка.
— А как тебя звать? — не унимался краснорожий. — Может, я тебя в своей деревне устрою?
Старосты уставились на смазливую девчонку.
— Нет, я хочу в городе, господин бургомистр, — продолжала тянуть Валя, ничуть не смущаясь хамских взглядов и подмигиваний.
— В городе так в городе, — решительно сказал Иван Михайлович. — Проходи к столу! Вот тебе бумага, вот чернила, пиши заявление: «Прошу принять на работу в столовую!..»
Валя прошла к столу, села на краешек стула, взяла ручку, стала ее грызть, глядя в потолок.
— На имя директора.
Валя, мучительно морща лоб, стала водить пером по бумаге.
— Посмотрите, господин бургомистр, правильно? Иван Михайлович взял листок, далеко отведя его от лица, прочитал: «Сегодня в десять вечера зайдите к нам».
— Правильно, девка, правильно. Была бы ты парнем, взял бы тебя писарем. Пойдешь к директору и подашь бумажку. Я тут пишу: согла-сен!
Валя взяла «заявление» и пошла к двери. Неожиданно дверь отворилась, и на пороге появился Дитер фон Гаген собственной персоной. Валя застыла перед ним с бумажкой в руках. Увидев коменданта, старосты поднялись, задвигали стульями, и это громкое внимание отвлекло коменданта от девушки. Оглядев ее с головы до ног украдкой, чтобы старосты не приняли коменданта за женолюба, майор прошел к столу.
Иван Михайлович достал платок и с облегчением вытер мгновенно вспотевший лоб.
…В десять вечера Сергей встретил Ивана Михайловича возле своего дома.
— В хату не пойдем, чтобы мать не знала, — горячим шепотом предупредил юноша.
— Хорошо, Сергей, не пойдем, — согласился Иван Михайлович. — Я думаю, тебе не надо объяснять, кто я такой, ты сам понимаешь.
— Мы считали вас… ну, сами знаете. А потом засомневались, когда немцы Белякова повесили. Это ведь был гад ползучий, на фашистов работал. Они же его своими руками и задушили.
Прошли в глубь двора, сели в тени сарая. Было темно и тихо.
— Сережа, нам поручено вывести из строя те машины, которые стоят на вашей автобазе. Сколько их там?
— Штук шестьдесят.
— Надо их так подремонтировать, чтобы ни один мастер не мог собрать.
— Было бы чем! В любую минуту! — горячо сказал парень. — У нас там все свои.
— Надо из всех выбрать одного, но самого верного. Есть такой?
— Найдется. К примеру, молодой, из пленных красноармейцев. Все время зубами скрипит, ждет не дождется чего-нибудь натворить. Мы с ним вдвоем заложим, нам лишь бы какую-нибудь пилюлю иметь. Под капот — и порядок.
— Вот за этой пилюлей придется сходить в лес. Лучше всего это сделать Вале, за ней никто не будет следить.
Возьмет какую-нибудь тачку и поедет за хворостом. В километре от города свернет с дороги палево, в лес. Там ее будет ждать женщина по имени Тамара. Валя должна сказать: «Я из школы». Тамара ответит: «Я учительница»— и передаст мины. Валя привезет их домой, а дальше ты уж сам постарайся. Сделать это надо в ближайшие три для. Если не успеете подложить — важное дело будет сорвано: немцы тоже не дремлют. У нас в городе не было еще пока настоящего грома, поэтому они не особенно бдительны. Надо одним махом и там и здесь! Если мины заложите хорошо и будете уверены, что взрыв неминуем, уходите с тем парнем в лес. Дорога та же, пароль тот же.
…Весь день в проводах заунывно пел ветер. К вечеру он стих, небо густо заволокло тучами, а к полуночи полил дождь и снова между домами зло заметался ветер, разбрызгивая дождевые струи, разгоняя все живое. Заскулили собаки, замычали коровы, словно чуя беду…
Покрывая шум дождя и ветра, один за другим загремели взрывы. В комендатуре дежурный унтер- офицер, продирая сонные глаза, ошалело заметался от окна к окну, не в силах понять, что за выстрелы, что за гром и в какой стороне. Он вылетел на крыльцо. Подскочивший к дежурному солдат сообщил, что это не гром, а самые настоящие взрывы и раздаются они в стороне автобазы.
Когда мотоциклисты примчались к воротам автобазы, их встретил испуганный часовой. До приезда мотоциклистов он стоял на противоположной стороне улицы и боялся подойти к воротам. Солдаты вбежали на территорию автобазы и, приставив автоматные приклады к животам, начали простреливать углы.
