Он во всем признался, ответил на все вопросы и между тем никого не выдал. Сознание потерял от первого удара. Потом уже, сколько ни лили на него воду, сколько ни совали в распухшие ноздри флакон с нашатырным спиртом, он уже не мог прийти в себя и только мычал.
Ранкенау приказал не трогать его, отнести в отдельную камеру и приставить к нему врача.
Через два дня на площади города собралась огромная толпа. Давно горожане не помнили такого скопления народа. Весть о смертной казни бывшего бургомистра облетела округу. На площадь пришли из дальних и ближних деревень, пришли все жители города, стар и млад, чтобы проститься с учителем. И если вначале Ранкенау отдал приказ, чтобы согнали на площадь с помощью автоматов, то потом убедился, что приказ был опрометчивым, что теперь впору разгонять автоматами, чтобы не превратить казнь преступника в демонстрацию народного уважения к нему.
Ольга Ивановна узнала об аресте мужа в ту же ночь, когда женщины в Артемовке пришли к ней, чтобы увести и спрятать от фашистов.
Два солдата вывели старика из гестапо. Когда они приблизились к толпе, по рядам пробежал тяжелый вздох — Ивана Михайловича трудно было узнать. Учитель услышал этот вздох, услышал рыдания и поднял голову. Он не видел виселицу и только по гулу толпы понял, что приближается к петле.
Палачи остановились. Иван Михайлович шевельнул руками, прося отпустить его, и, собрав последние силы, сделал шаг вперед.
— Братья, родные! — прокричал он бессознательно радуясь тому, что голос его слышен, что он может проститься с народом. — На миру и смерть красна! Прощайте! Не бойтесь фашистов, гоните извергов с нашей земли, пусть ваши дети будут счастливы!
Палач накинул веревку.
— Смерть немецким оккупантам! Да здравствует наша Родина!
Палач дернул веревку, и ноги старого учителя закачались над толпой. Женщины плакали в голос. В задних рядах слышались гневные возгласы.
Солдаты подняли стрельбу, начали разгонять толпу. Люди расходились по домам, копя злость, гнев, жажду мщения.
В эту ночь майор Дитер фон Гаген впервые за всю войну написал грустное письмо в Германию. Между строк можно было прочесть: в России нас ничего не ждет, кроме позора.
Впереди между деревьями промелькнула тень.
— Эй, друг, подожди! — окликнул Павлик. Но человек побежал, прячась за деревьями. Павлик бросился за ним огромными прыжками напрямик через кусты.
— Стой, дурак, застрелю! — пригрозил он, когда до беглеца оставалось шагов десять.
Человек остановился — белобрысый, перепуганный парень, не знает, что делать, то ли руки вверх поднимать, то ли на колени падать.
— Куда бежишь? Как сюда попал? Подошли Жилбек, Мажит, другие партизаны.
— Из деревни Зверинка, — проговорил парень, переводя испуганный взгляд с одного на другого.
— Как звать?
— Тимка.
— А чего от людей бежишь? Натворил что-нибудь?
— Думал, что вы немцы. Три дня назад партизаны взорвали железную дорогу возле Понятовки, поезд в крушение попал… Немцы разозлились и спалили нашу деревню. Всю как есть, ни одного дома не оставили. Хотели, чтобы мы партизан выдали. А откуда мы знаем? Так они взяли да троих повесили. И брата моего старшего повесили. Вот и вся деревня разбежалась.
— Куда? Где они сейчас?
— Километра два отсюда. Нас с одним дружком послали, чтобы мы за немцами следили. Если заметим поблизости, чтобы сразу предупредить своих. Никого не щадят, сволочи, ни старого, ни малого. В городе, говорят, своего бургомистра повесили. Русского, учителем раньше был.
— Кто говорил?! — воскликнул Павлик.
— Люди говорят. Что вы на меня так кричите, я-то при чем?
— Когда повесили, за что?
— Говорят, он взрывал все — и заводы, и дорогу, был главным партизаном.
— Неужели Ивана Михайловича? — проговорил Павлик.
— Кто это? — спросил Жилбек. — Знакомый?
— Больше чем знакомый. — Павлик посмотрел на парня и добавил — Потом расскажу, Жора, наедине. А ты, парень, расскажи-ка мне подробно, где твоя деревня спряталась? А может, врешь?
— Я сам могу повести.
— Ты можешь повести не в ту сторону, а нам это ни к чему.
Жилбек решил послать Мажита с двумя партизанами в том направлении, куда укажет парень. Идти осторожно, с опаской, чтобы не попасть в засаду. Не стрелять. Парня предупредил: если раздадутся выстрелы, расстреляем тебя как фашистского лазутчика.
— Да там они, — срывающимся, обиженным голосом проговорил парень. — Куда им деваться сейчас?
Он сел на траву. Мажит с двумя партизанами ушли. Вернулись они через полтора часа. Вместе с ними пришло восемнадцать парней, пожелавших уйти с партизанами. Мажит рассказал, что жителей нашли и что положение у них тяжелое. Тимкиного брата действительно повесили.
Когда Мажит рассказывал, парень начал всхлипывать и утирать слезы засаленным картузом.
— Ладно, не сердись, Тима, не сердись. Партизаны должны быть осторожными, сам знаешь, как с ними фрицы обращаются.
Мажит разговаривал с отцом Тимки. Тот плачет, сына жалко, да и самому старику от немцев досталось. Показывал спину, вся в синяках — фрицы пороли. Предупредили, чтобы Воргу обошли стороной, там сейчас много фашистов, даже танки есть. Завод восстанавливают.
— Не в силах, сволочи, с нами воевать, так вымещают свою злобу на стариках да детях! Чтобы я еще хоть одного гада пощадил! — злился Павлик.
К ночи вышли к дороге Рославль — Ершичи. По ней изредка проносились машины с фашистами.
— За каким чертом я буду таскать с собой эти мины! — разозлился Павлик.
Он искусно зарыл все три мины в разных местах…
Заметно выросший отряд Жилбека продолжал двигаться в сторону базы. Партизаны голодали. Вся беда была в том, что деревни жались к шоссе, а по шоссе беспрестанно сновали немцы. Показываться у дорог всему отряду было рискованно, поэтому решили на поиски съестного отправить Мажита и Павлика с тремя партизанами.
«Добытчики» вернулись на следующий день с хорошим уловом: принесли ведро соленых огурцов, десять кусков свиного сала и четыре буханки хлеба. Довольные, что все обошлось благополучно, они начали шумно рассказывать, перебивая друг друга.
— Перестаньте галдеть, говорите по одному, — не выдержал Жилбек. — Давай, Павлик, расскажи.
Случилось так — наткнулись на дом лесника. Дом добротный, хозяин, видать, зажиточный, по двору бродят куры, корова мычит в хлеву. У калитки двое мальчишек играют в чижика. Если дети резвятся, значит, немцев поблизости нет. Иначе пацаны не отважились бы на чижика. Но тем не менее трое партизан остались в кустах с автоматами наготове, а двое пошли ко двору. Увидев вооруженных людей, мальчишки убежали. Партизаны вошли во двор и минут через пять вышли оттуда вместе с высоким и грузным лесником с бурой седеющей бородой. Несмотря на свой бирюковатый вид, лесник оказался разговорчивым, пообещал дать кое-что из съестного и посоветовал дальше не ходить, потому что немцев в эти дни прибавилось, особенно на шоссе и в самой Ворге.
— А вчера столько шуму тут было, не приведи бог, — продолжал лесник. — Ехали в ту ночь по шоссе четыре машины с солдатами. Передняя наткнулась на мину — и вдребезги. Задние затормозили, солдаты повыскакивали, давай стрелять во все стороны. В Ворге стрельбу услышали. Сразу же подняли весь гарнизон и бросились выручать своих. Впереди танк пустили с пушкой. Ударили из нее раз, ударили другой — прямо по своим, которые еще живыми остались. Убитых, раненых — человек двадцать. Остальные ничего не
