Он добежал до сундука. Открыл замок, и, конечно… конечно, ключ сломался. Но он даже и драгоценных камней не набрал, потому что, откинув крышку сундука, увидел, что никакие там не камни, а красные жуки.
Жуки выползали из сундука и скрывались в траве. Вскоре они все исчезли.
Вот теперь Мальчик Одуванчик обернулся.
Но девушки не было. В поле было пусто. Жарко пекло солнце; в его свете ещё видна была звезда — теперь она горела тусклым белым светом.
Что почувствовал Мальчик Одуванчик?
Он почувствовал, что стал старше — на десять или, может, на сто лет.
Тем временем Утка долетела до дома Бабушки Черепахи, которая всё сидела на крыльце, вглядываясь в даль, и прокрякала:
— Уф, устала! Кажется, у твоего внука всё идёт на лад; скоро ты будешь нянчить правнуков.
— Правда?! — просияла Бабушка Черепаха. — О, я всегда знала, что он встретит принцессу. И принцесса полюбит его. Кто ещё так достоин любви?
«Не знаю, как принцесса, среди уток почему-то редко встречаются принцессы, но я бы облетала этого молодца за сто, нет — за тысячу километров, — подумала Утка, вежливо прощаясь с Бабушкой Черепахой. — Впрочем, что мне: их дело молодое, а я свой век отжила».
Мальчик Одуванчик шёл по пыльной дороге под жарким солнцем, которое всё не закатывалось, нащупывая в кармане единственный оставшийся алмазный ключ.
Ему было грустно, одиноко и очень тоскливо; может быть, он вовсе не такой уж плохой…
Кругом росла одна лишь жёсткая, сухая трава. И в небе горела белая звезда.
Подняв голову, Мальчик Одуванчик увидел под звездой длинную — без конца и края, — высокую белую стену, сплошь оплетённую колючей проволокой. Посреди стены сверкали так, что было больно смотреть, алмазные ворота, закрытые алмазным замком. Изнутри на стену вскарабкивались старики, женщины и дети; они молили:
— Открой ворота, чужестранец. Ведь у тебя есть алмазный ключ. Мы уже много лет погибаем без воды и без хлеба. Открой.
Рядом с воротами стоял прозрачный сундук, доверху наполненный невиданно прекрасными алмазами и бриллиантами.
— Открой! — повторяли одно это слово женщины, старики и дети, карабкаясь на стену. Они срывались со стены и снова карабкались. Они были изранены, из ран текла кровь — ведь стену, всю сплошь, опутывала колючая проволока. — Открой!
Мальчик Одуванчик шагнул к воротам. Конечно же, он шагнул к воротам.
Но в это время к сундуку бросились стражники с алебардами. И мальчик подумал: «Утащат сундук, а там ищи-свищи… Нет уж…»
Так вот, оказывается, почему он не открыл алмазные ворота в бесконечной белой стене.
— Потерпите! — кричал он, торопливо открывая сундук. — Пожалуйста, потерпите немного.
Он так торопился, что, конечно, сломал ключ — тот, алмазный.
А когда он поднял крышку сундука — устало и почти нехотя, — он увидел, что там не бриллианты, а очень красивые и блестящие, да, очень красивые капли росы.
Или слёзы? Кто знает…
Эти капли росы или слёзы сразу высохли — ведь солнце грело очень жарко, прямо-таки жгло.
И сундук опустел.
А когда мальчик огляделся, он увидел, что кругом никого и ничего нет — ни стражников с алебардами, ни алмазных ворот, закрытых на алмазный замок, ни бесконечной белой стены, оплетённой колючей проволокой. Только выжженная жёлтая трава.
И звезда на небе погасла.
А над сухой травой слабо раздавался крик: «Открой! Открой!»
Или это был стрекот кузнечиков?
Может быть, и так…
Мальчик постоял и пошёл обратно, по тропинке, которую сам протоптал. Куда ещё было ему идти? Шёл он медленно, с трудом отрывая ноги от земли.
Шёл долго, очень долго.
Он обогнул лес и ночью — вот теперь наступила ночь — увидел вдали поляну, над которой горели, как звёзды, разноцветные светляки.
Он обрадовался, узнав поляну, и ускорил шаг. Он подошёл к широкому ручью и увидел трёх гномов: зелёного гнома — меньшого брата, среднего брата — рыжебородого гнома и старшего брата — гнома с длинной, до земли, белой бородой.
— Милые гномы! — сказал Мальчик Одуванчик надтреснутым слабым голосом. — Дайте мне ещё один разочек ключи. Теперь я буду умнее и не сломаю их.
Динь-дили-динь-динь, бим-бом-бом, бам-бамм-баммм… били гномы по наковальням, выковывая ключи.
— Мы даём ключи только мальчикам, — сказал маленький гном, не отводя глаз от наковальни.
— Я и есть мальчик. Разве ты не узнаёшь меня?
— Посмотри на себя! — прокрякала Мудрая Утка, которая плавала по ручью.
Мальчик Одуванчик склонил голову и увидел в воде, среди отражений разноцветных светляков, своё лицо.
Он увидел старика с запавшими глазами, морщинистого, с седой бородой.
Он повернулся спиной к ручью и пошёл по ночному полю куда глаза глядят.
Ничего не поделаешь. Так уж произошло, и недаром говорится — из сказки слова не выкинешь.
А Утка — хотя она только вернулась из Африки, очень устала и отдыхала после перелёта — тяжело поднялась в воздух и полетела к Бабушке Черепахе.
«Хочешь не хочешь, а надо», — подумала она.
Прилетев, Утка прокрякала Бабушке Черепахе:
— Твой-то возвращается. Выйди встречать — сам он не найдёт дороги.
Она была уже очень стара, Бабушка Черепаха.
Панцирь стал совсем серым, весь покрылся трещинами-морщинами и не отражал ни солнца, ни звёзд, ни светляков.
От старости она почти ослепла.
— Он возвращается с принцессой и маленькими принцами? — спросила Бабушка Черепаха.
— Ах, нет, — прокрякала Утка, которой очень бы хотелось на этот раз сказать неправду, но что поделаешь, если она не умела лгать. — Принцессы с ним нет, и принцев тоже нет.
— Всё равно я счастлива, что он возвращается.
«Значит, что-то в нём есть или было; если утёнка или мальчика так любят, в нём обязательно должно быть хоть немного чудесного», — поднимаясь вверх и устало махая в чёрном воздухе старыми крыльями, подумала Мудрая Утка.
Бабушка Черепаха вышла из своего дома, который изрядно покосился и по окошко врос в землю, и побрела по полю, туда, где горели огни гномов и откуда доносилась их песня.
Она была слаба и стара и, сделав шаг, не знала, сумеет ли сделать второй.
И она почти ничего не видела.
И всё-таки среди огромного чёрного поля она нашла своего внука.
Она узнала его по шуму шагов, хотя он теперь волочил ноги; по дыханию, хотя дышал он тяжело и хрипло. Кто ведает, как она его узнала! Да это и не так важно.
Она узнала его и, как прежде, окликнула детским его прозвищем:
— Мальчик Одуванчик! Идём скорее домой, уже поздно! Что-то ты загулялся сегодня!
Дома она напоила его горячим молоком. И уложила в постель; в ту самую, из которой он поднялся в ночь, когда его позвали гномы.
Ему было тесновато в детской постели, но бабушка тепло укрыла его; он свернулся клубком, согрелся и скоро уснул. Во сне он улыбался. Снилось ему, что он, прежний Мальчик Одуванчик с пушистой головой,
