– Да вы вконец, что ли, спятили? – крикнула Соня, когда Макморди схватился с медсестрой. – Мало ему досталось без вашего переливания?
– Не хочу переливания, – заверещал Пипер. – Не нужно мне крови!
– Вам – нет, а телекамерам – да, – сказал Макморди. – В цвете, понятно?
– Я не буду делать пациенту переливание, – сопротивлялась медсестра, но Макморди уже завладел бутылкой и ковырялся с пробкой.
– Вы же не знаете его группы крови! – вскрикнула медсестра, когда пробка подалась.
– Делов-то, – отмахнулся Макморди и вылил бутыль на голову Пиперу.
– Ну поглядите, что вы наделали, – завыла Соня. Пипер лишился чувств.
– Это мы сейчас, – заверил Макморди. – Аттика у нас покажется детским праздником! – И он пришлепнул на лицо Пиперу кислородную маску. Когда Пипера приняли из машины в носилки, он выглядел мертвее убитого. Залитое кровью и залепленное маской лицо потемнело: в суматохе забыли включить подачу кислорода.
– Он еще жив? – спросил репортер, не отстававший от машины.
– Кто знает? – восторженно отозвался Макморди. Пипера понесли в приемный покой, а испятнанная кровью Соня пыталась унять ошалевшую медсестру.
– Какой-то ужас! В жизни не видела ничего подобного! И это в моей машине! – кричала она на газетчиков и телерепортеров, пока ее не уволокли вслед за пациентом. Когда окровавленные носилки с телом Пипера были погружены на каталку и увезены, Макморди удовлетворенно потер руки. Кругом жужжали телекамеры. Мистер Хатчмейер будет доволен. Товар лицом.
Мистер Хатчмейер был доволен. Он наблюдал побоище по телевизору с явственным одобрением и со всем пылом любителя драк.
– Давай, малый! – заорал он, когда молодой сионист сшиб с ног безвинного пассажира-японца плакатом с надписью: «Помни и не забывай». Сбоку возник полицейский, но его тут же повергла чья-то невидимая рука. Телеизображение затряслось: оператор получил пинка под зад. Потом стало отчетливо видно пожилую женщину, простертую в крови.
– Здорово, – сказал Хатчмейер, – молодец Макморди. Умеет парень проворачивать дела.
– По-твоему умеет, – неодобрительно отозвалась Бэби.
– Что значит по-моему? – отвлекся от экрана Хатчмейер. Бэби пожала плечами.
– Я вообще насилия не одобряю.
– Как так не одобряешь? Без насилия не обойтись. Жизнь есть жизнь: кто кого. Не разбив яиц, яичницы не сделаешь.
Бэби пристально смотрела на экран.
– Из тех двоих уже сделали.
– А это человеческая природа, – сказал Хатчмейер, – человеческую природу не я изобрел.
– Ну да, ты ее просто эксплуатируешь.
– Жить-то надо.
– Кому как, – возразила Бэби. – Тебе надо, а вон та – умирай.
– С тобой говорить – что дерьмо толочь, – рассердился Хатчмейер.
– Самое для тебя подходящее занятие, – сказала Бэби. Хатчмейер уставился на экран, чтоб не видеть и не слышать жены. Из таможни появился отряд полиции с Пипером.
– Вот он, – сказал Хатчмейер. – Видать, обделался с перепугу, Бэби глянула и вздохнула. Затравленно озиравшийся Пипер вполне отвечал ее надеждам: молодой бледный, чувствительный и ужасно уязвимый. Как Китс под Ватерлоо.
– Кто эта толстуха рядом с Макморди? – спросила она, когда Соня заехала в пах живописному украинцу, плюнувшему ей на платье.
– Да это моя девочка! – радостно вскричал Хатчмейер. Бэби недоверчиво поглядела на него.
– Шутишь. Этой медведице только штанги выжимать, а если тебя разок обожмет – из бандажа выскочишь.
– К дьяволу мой бандаж! – опять рассердился Хатчмейер. – Я тебе просто говорю, что эта лапочка- малышечка торгует книгами, как богиня.
– Торговать, может, и торгует, – сказала Бэби. – Но какая она «лапочка-малышечка» – видней тому русскому, который из-за нее корячится на мостовой. Как, ты сказал, ее зовут?
– Соня Футл, – мечтательно ответствовал Хатчмейер.
– Похоже на то, – согласилась Бэби. – Ишь ведь как она отфутболила того дюжего ирландца. Спасибо, если бедняга когда-нибудь на ноги встанет.
– А ну тебя знаешь куда, – сказал Хатчмейер и удалился в свой кабинет, чтоб не расстраиваться от язвительных комментариев Бэби. Он позвонил в нью-йоркское отделение и велел сделать машинный перерасчет тиража романа «Девства ради помедлите о мужчины», исходя из того, что автор заново разрекламирован. Потом заказал в типографии плюс полмиллиона. Наконец выторговал в Голливуде пятипроцентную надбавку за телесерийный показ. И все это время его осаждал соблазнительный образ Сони Футл и донимали размышления, как бы естественным путем отправить на тот свет останки мисс Пенобскот 1935 года, не расставаясь с двадцатью миллионами долларов. Может, Макморди что-нибудь придумает. Задавить бы ее, гадюку, тем же сексом. А что, это как раз естественно. И кстати, Пипер прямо кидается на старух. Да, это, пожалуй, мысль.
