– Может быть, хватит? – спросил он после пятого похода, передавая Бэби канистры с бензином.
– Как бы не просчитаться, – ответила она. – А то еще кончится бензин посреди залива.
Пипер снова побрел к бензохранилищу. Он ничуть не сомневался, что совершил ужасную ошибку. Надо было слушать Соню. Она сказала, что Бэби – упырь, и была права. Полоумный упырь. Вот он теперь таскает посреди ночи на катер канистры с бензином – как это понимать? Романисту это даже отдаленно не пристало. Томас Манн скорее умер бы, чем опустился до такого. Д. Г. Лоуренс – тоже. Вот я разве что Конрад – но и тот вряд ли. Пипер мысленно просмотрел «Лорда Джима» и не нашел там ничего утешительного, ничего оправдывающего его безумное занятие. Да, именно безумное. Стоя в бензохранилище с двумя канистрами в руках, Пипер заколебался. Нет, всякий порядочный романист погнушался бы участвовать в таком деле. Так- то так, но ведь в его положение они не попадали. Правда, Д. Г. Лоуренс сбежал, помнится, с чьей-то женой Фридой, но сбежал по собственному почину и вообще был в нее влюблен Питер безусловно не был влюблен в Бэби и делал то, что делал, не по собственному почину. Отнюдь. Перебрав предшественников, Пипер стал раздумывать, как бы не посрамить их. В конце концов, не зря же он десять лет жизни пробыл великим романистом. Он займет нравственную позицию. Что, однако, легче сказать, чем сделать. Бэби Хатчмейер – не из тех женщин, которые такую нравственную позицию оценят. А объясняться времени нет. Лучше всего, пожалуй, остаться здесь и к катеру больше не ходить. Пусть Хатчмейер и Соня, вернувшись, застанут ее там. Трудновато ей будет объяснить, что она делает на борту катера с упакованными чемоданами и десятью пятигаллонными канистрами бензина возле рубки. По крайней мере, она не сможет утверждать, будто он пытался увлечь ее – если сбежать с чужой женой, значит ее увлечь. Нет, не сможет – раз его с нею нет. Однако же, на борту его чемодан – надо его как-то оттуда вызволить. Но как? И конечно же, не дождавшись его там, она придет сюда его искать, а тогда… Пипер выглянул из хранилища и, убедившись, что во дворе никого нет, прокрался к дому, обогнул его и вошел в парадную дверь. Вскоре он уже смотрел на катер из-за стекол гостиной. Огромный деревянный дом глухо поскрипывал. Пипер взглянул на часы. Час ночи. Куда запропастились Соня с Хатчмейером? Им уже давно пора быть.
На борту катера Бэби думала то же о Пипере. Почему он задержался? Она включила двигатель, проверила уровень горючего и приготовилась к отплытию: дело было только за ним. Через десять минут она не на шутку встревожилась.
И тревога росла с каждой новой минутой. Море успокоилось, и если он сейчас же не вернется…
– Гении такие непредсказуемые, – пробормотала она и вылезла обратно на пристань. Она прошла за дом, через двор к бензохранилищу и включила свет. Пусто. Две канистры на полу безмолвно свидетельствовали об изменившихся намерениях Пипера. Бэби вышла во двор.
– Питер! – позвала она, и тонкий голос ее заглох в ночном воздухе. Трижды она звала, и трижды никто не отзывался.
– О, бессердечный мальчишка! – воскликнула она и на этот раз получила ответ. Он донесся из дома: грохот и сдавленный крик. Пипер сшиб декоративную вазу. Бэби кинулась к дому, взбежала по ступенькам – и снова позвала. Напрасно. Стоя среди парадного зала, Бэби поглядела на портрет своего ненавистного мужа, и ее переутомленное воображение искривило ему жирные губы высокомерной усмешкой. Он опять выиграл. Он всегда будет в выигрыше, а ей навсегда суждено остаться потехой его праздности.
– Нет! – выкрикнула она в ответ на избитые словеса, которые буйно роились у нее в голове, и на несказанное презрение портрета. Не затем она зашла так далеко, чтобы малодушие литературного гения отняло у нее право на свободу, на романтику и значительность. Она совершит что-нибудь, какой-нибудь символический поступок в знак своей новообретенной независимости. Из праха прошлого родится она заново, как некий феникс из… пламени? Пепла? Символика подталкивала ее. Нужен поступок, после которого нет возврата. Нужно сжечь свои корабли. И Бэби, взбодряемая многосотенным хором героинь романов, бросилась назад, к бензохранилищу, открыла канистру – и бензиновый след потянулся за нею в дом. Она облила крыльцо, плеснула через порог, на мозаичные изображения производства бумаги, на ступеньки гостиной, обдала бензином ковер и вылила остаток в кабинете. Потом, с безоглядной решимостью, которая так пристала ей в новой роли, щелкнула настольной зажигалкой. Язык пламени облизал комнату, огонь пробежал через гостиную, заметался по залу и вырвался наружу. Тогда, и только тогда, Бэби распахнула дверь на террасу.
Между тем Пипер, оправившись от столкновения с вазой, был занят делом. Он слышал зов Бэби и спешил выручать свой чемодан. Пробежав по тропке к причалу, он перебрался на борт катера. Громадный дом высился над ним со смутной, знакомой по книгам угрозой. Его шпили и башенки в духе Раскина и Морриса, крытые дранкой в стиле Пибоди и Стернса, утопали в черном, нависшем небе. Только сквозь окна гостиной пробивался тусклый свет, и так же тускло освещена была внутренность рубки. Пипер никак не мог отыскать свой чемодан среди канистр и багажа Бэби. Куда он, к черту, мог деться? Наконец чемодан обнаружился под норковым манто, и Пипер как раз вытаскивал его, когда вдруг со стороны дома послышался гул и огненный треск. Пипер уронил манто, выбрался из рубки и остолбенел.
Усадьба Хатчмейера пылала. Языки пламени рвались из кабинета хозяина; другие плясали за решетчатыми окнами гостиной. С оглушительным звоном лопались объятые жаром стекла; почти в тот же миг из-за дома взметнулся огненный гриб, и раздался страшный взрыв. Пипер глазел, разинув рот, пораженный грандиозностью происходящего. Тем временем от черной сердцевины дома отделилась легкая фигурка и метнулась через террасу. Да, это Бэби. Эта чертова баба, должно быть… но он не стал выстраивать мысли цепочкой к очевидному заключению, тем более что из-за дома появилась другая цепочка, огненная, и понеслась к берегу вслед за Бэби – по бензиновому следу, оставленному Пипером. Он смотрел, как огоньки, приплясывая, мчатся вниз, и с неожиданным присутствием духа, собственным, а не почерпнутым из «Нравственного романа», выкарабкался на пристань и попробовал отшвартовать катер.
– Надо отплыть, прежде чем огонь… – прокричал он Бэби, оказавшейся рядом с ним. Та глянула через плечо на огневую вереницу.
– О, боже мой! – вскрикнула она. Пляшущие огоньки приближались. Она спрыгнула на катер и кинулась в рубку.
– Поздно! – крикнул Пипер. Огоньки подобрались к самому причалу. Сейчас они перебросятся на груженный бензином катер и… Пипер оставил канат и побежал прочь. В рубке Бэби судорожно схватила манто, бросила его и наконец наткнулась на саквояж. Она обернулась к выходу: огоньки уже доплясали до края пристани и перескакивали на катер. Надежды не было. Бэби глянула на щиток, включила полный вперед и, когда катер рванулся с места, прыгнула в воду, прижимая саквояж к груди. Катер удалялся, набирая скорость. Мелькали огоньки на его борту; потом они исчезли, а катер скрылся в темноте залива; рев огня заглушил рычанье мотора. Бэби подплыла к берегу и выкарабкалась на камни. Пипер отошел от пристани и, стоя на лугу, в ужасе следил за пожаром. Пламя достигло верхнего этажа; окна сверкнули багровым блеском, звонко посыпались стекла, и огненные полотнища захлестнули дранку. Через минуту полыхал весь фасад. Бэби горделиво стояла подле Пипера.
– Прощай, прошлое, – вымолвила она. Пипер обернулся к ней. Волосы облепили ее голову, краска слезла с лица, Одни глаза были живые, и при свете пожара Пипер увидел, что они блещут безумной
