заложников якобы идет строго вразрез с государственными интересами. Отсюда новость узнали главный комиссар полиции, который отвечал за действия отдела по борьбе с терроризмом, и даже министр обороны.
В семь утра интервью все-таки прозвучало по радио, а к утреннему часу «пик» уже заняло первые полосы всех газет. В семь тридцать отделение ипфордской полиции осаждали репортеры, телеоператоры, фотокорреспонденты. Евины друзья и просто любопытные. Народу собралось даже больше, чем вокруг дома на Веллингтон-роуд. Даже скептический настрой Госдайка куда-то испарился, когда сержант признался, что не знает, почему миссис Уилт содержится под стражей.
– Я не в курсе, что она натворила, – заявил сержант. – Инспектор Флинт приказал держать ее взаперти. Хотите узнать подробности, обращайтесь к инспектору Флинту.
– Именно так я и сделаю, – пообещал Госдайк. – Где он?
– Участвует в осаде. Могу попробовать позвонить ему.
Итак, Флинт, урвав чуток времени, заснул со счастливой мыслью, что наконец-таки подловил этого ублюдка Уилта на самом что ни на есть преступлении. Когда он проснулся, в роли обвиняемого находился уже он сам.
– Я не велел арестовывать ее. Я просто задержал ее согласно закону о борьбе с терроризмом.
– Значит, подозреваете моего клиента в терроризме? – допытывался Госдайк. – Если так, то…
Инспектор Флинт вспомнил закон о клевете и поспешил сказать, что не подозревает.
– Ее взяли под стражу для ее же личной безопасности, – выкручивался он, но Госдайк ему не верил.
– Судя по ее нынешнему состоянию, могу с уверенностью утверждать: ей было бы безопаснее находиться на свободе, нежели в полиции. Ее сильно избили, это совершенно очевидно; таскали по грязи и, насколько я понимаю, по колючим кустам, о чем свидетельствуют многочисленные ссадины на руках и ногах; и наконец, в данный момент она пребывает в состоянии нервного истощения. Согласны ли вы освободить ее, или я буду вынужден обратиться…
– Обращаться никуда не надо, – поспешно сказал Флинт. – Конечно, она может идти, но я снимаю с себя всякую ответственность за ее безопасность, если она появится здесь у нас.
– Вот и отлично! На этот счет мне от вас не нужно никаких гарантий, – ответил Госдайк и вывел Еву из здания участка. На нее обрушилось море вопросов и фотовспышек.
– Миссис Уилт, вас, правда, избивала полиция?!
– Да! – ответила Ева, прежде чем адвокат успел сказать, что она интервью не дает.
– Миссис Уилт, чем вы собираетесь заниматься сейчас?!
– Поеду домой! – сказал Ева, и Госдайк силой усадил ее в машину.
– Об этом не может быть и речи, моя милая. Посидите пока у кого-нибудь из своих друзей.
Сквозь толпу пыталась пробиться Мэвис Моттрэм. Ева сделала вид, что не замечает ее. Она представила себе Генри в постели с той жуткой немецкой девкой и в этот момент меньше всего хотела видеть Мэвис. К тому же в глубине души она все еще винила Мэвис за то, что та уговорила ее пойти на этот дурацкий семинар. Останься Ева дома, ничего бы сейчас не случилось.
– Думаю, Брэйнтри не обидятся, если я приеду, – решила Ева.
Вскоре она уже сидела у них на кухне, попивала кофе и рассказывала Бетти о своих злоключениях.
– Ты уверена, Ева? – спросила Бетти. – Это же совсем не похоже на Генри.
Ева, готовая разрыдаться, покачала головой:
– Похоже… У них там везде стояли всякие подслушивающие штуки, и было слышно все, что делается в доме.
– Ну, тогда я ничего не понимаю. То же самое можно было сказать и о Еве. Изменить жене – это не просто не похоже на Генри, это вовсе не Генри. Он в жизни не глазел на других женщин. Ева точно знала и даже иногда обижалась на мужа. Ведь тот лишал ее естественного чувства легкой ревности, присущего любой женщине. Кроме того, бывало еще подозрение, что Уилт так же безразличен и к ней самой. Теперь Ева чувствовала себя преданной дважды.
– Думала, он за детей волнуется… Они там внизу, а он наверху с этой… этой… – Тут Ева зарыдала в голос.
– Тебе нужно принять ванну и хорошенько выспаться, – посоветовала Бетти, и Ева позволила отвести себя наверх в ванную. Но как только Ева оказалась в горячей воде, ее мысли перенеслись на Веллингтон- роуд, а инстинкт потянул домой. Надо идти. Правда, сейчас придется идти при ярком свете дня. Ева вылезла из ванной, вытерлась полотенцем и напялила на себя платье Бетти, которое та носила беременной. Ничего другого на Еву в доме не нашлось. Спускаясь вниз, она уже знала, как будет действовать.
В бывшем военном кабинете генерал-майора Де Фракаса сидели инспектор Флинт, майор и несколько военных психологов. Все смотрели телевизор, нелепо стоявший в самом центре битвы при Ватерлоо. Дело в том, что покойный генерал – страстный коллекционер оловянных солдатиков – любил воспроизводить великие сражения на теннисном столе, выстраивая боевые порядки с безукоризненной исторической точностью. Покрытые пылью солдатики придавали дополнительный элемент сюрреализма тем причудливым образам и звукам, которые телекамера в соседнем доме передавала на экран. Сейчас Уилт вел себя так, словно у него произошел окончательный сдвиг по фазе.
– Совсем свихнулся, – заметил майор, наблюдая, как Уилт, искаженный до неузнаваемости выпуклым объективом, меняет свою форму и размеры наподобие посетителя комнаты смеха и с торжественным видом несет какую-то ахинею. Даже Флинт не смог не согласиться с майором.
– А что, черт возьми, значит «Жизнь пристрастна к бесконечности»? – спросил он у психиатра доктора Фелдена.
– Одной фразы мало, чтобы составить какое-либо определенное мнение, – ответил доктор.
– А по-моему, вполне достаточно, – пробормотал майор. – Будто в окно дурдома заглядываем.
В телевизоре Уилт вопил что-то про войну во имя Аллаха и смерть всем неверным. Затем, издав совершенно невообразимый звук, стал похож на деревенского кретина, подавившегося костью, и затем исчез на кухне. Немного спустя Уилт ужасным фальцетом затянул песню:
– В аду звенят колокола. Чертям нужна твоя душа!!!
Потом снова появился в поле зрения с ножом в руках и завопил:
– Мамаша!!! В шкафу крокодил сожрал твой плащ! Весь мир на крыльях летучей мыши ведет игуана сквозь снежную бурю.
Наконец он плюхнулся на кровать и захихикал.
Флинт перегнулся через перепаханную взрывами дорогу на столе и выключил телевизор.
– А то еще немного – и я сам рехнусь, – проворчал он. – Ну вот, все видели и слышали этого придурка. Теперь вопрос: что нам с ним делать?
– С точки зрения обычной политидеологии, – отозвался профессор Маерлис, – признаюсь, никаких аналогий не возникает.
– Это хорошо, – похвалил майор. Он до сих пор подозревал профессора в сочувствии террористам.
– С другой стороны, исследования записей, сделанных прошлой ночью, вполне определенно свидетельствуют, что Уилт обладает глубокими познаниями в теории терроризма и, возможно, участвует в заговоре с целью покушения на жизнь королевы. Вот только не пойму, при чем тут израильтяне?
– Не исключено, что виною всему паранойя, – высказал мнение доктор Фелден, – ведь перед нами типичный случай мании преследования.
– Не надо гадать. Вы прямо скажите, этот кретин свихнулся или нет? – спросил Флинт.
– Сложно сказать. Прежде всего, возможно, что сказывается побочное действие препарата, который ему вчера дали. Я спросил у так называемого медика, который выписал Уилту эту дрянь, из чего она состоит. Оказывается, в ее состав входят три части валиума, две амитала натрия, часть бромида и еще что-то, что он называет букетом лауданума<
– Многое говорит о качестве кофе из столовой. Проглотил все и глазом не моргнул, – сказал Флинт. – Короче, будем звонить и спрашивать, что он сотворил с этой Шауц, или нет?
Доктор Фелден задумчиво вертел в руках оловянного Наполеона.
– В целом я против. Если фрейлейн Шауц еще жива, опасно напоминать о ней человеку, находящемуся
