опасность. Тюремщики не отнеслись серьезно к доносу Джирсоло и даже не отделили их друг от друга, а лишь послали на Сен-Жозеф.
Арно и Хутон со мной почти не разговаривают. Тем лучше. Мы относимся друг к другу вежливо, но соблюдаем дистанцию. Жан Карбонери вообще со мной не разговаривает: он сердится на меня за то, что я не вошел в его группу. Нас в группе четверо: Пьеро-придурок, Маркетти, который завоевал второе место на конкурсе скрипачей в Риме, (а сейчас целыми часами играет в лагере и навевает на меня черную тоску, и Марсори, корсиканец из Сета.
Я ни с кем не говорил о восстании, и у меня создается впечатление, что никто здесь не знает о провалившихся планах на Королевском острове. Держатся ли они еще за эту идею? Все трое они выполняют истинно каторжную работу. Им приходится таскать большие камни для строительства бассейна. На камень набрасывают веревку длиной в пятнадцать-двадцать метров, каждый заключенный обматывает веревку вокруг плеч и груди, хватается за крюк на конце веревки и тогда разом, как животные, они тянут камень в нужном направлении. Работать приходится под палящим солнцем, и это сильно изматывает и угнетает заключенных.
Со стороны пристани вдруг слышатся ружейные и пистолетные выстрелы. Я понял: сумасшедшие приступили к действиям. Что случилось? Кто побеждает?
Жан Карбонери, который не вышел в этот день на работу, подходит ко мне. Его загорелое лицо бледно, как смерть. Очень тихим голосом он говорит:
— Это восстание, Пэпи.
Я отвечаю ему довольно холодно:
— Какое восстание? Я ничего об этом не знаю.
Раздаются новые выстрелы. В камеру вбегает Пьеро-придурок.
— Это восстание, но я думаю, что оно провалилось. Банда сумасшедших! Бабочка, открывай свой нож. Убьем как можно больше прежде, чем сами погибнем!
— Да, — говорит, за ним Карбонери, — убьем как можно больше!
Чиссилио вытаскивает свою бритву. У каждого в руке нож. Я говорю им:
— Не будьте идиотами, сколько нас?
— Девять человек.
— Я убью каждого, кто осмелится угрожать тюремщику. Нет у меня желания быть подстреленным, как кролик, в этом зале. Ты что, замешан?
— Нет.
— А ты?
— Тоже нет.
— А ты?
— Я ничего об этом не знал.
— Все мы здесь ребята из «общества», и никто из нас не имел понятия о восстании «хиляков». Ясно?
— Да.
— Тот, кто вздумает говорить, пусть знает: в момент, когда станет известно, что он был в курсе дел, он отправится к праотцам. Бросьте ножи в унитаз. Они скоро будут здесь.
— А если бунт удался?
— Тогда пусть они пожинают плоды победы и закрепят успех побегом. Я не хочу бежать такой ценой, а вы?
— Мы тоже не хотим, — отвечают мои друзья, в том числе и Жан Карбонери.
Выстрелы прекратились: значит, заключенные потерпели поражение, и теперь нас ожидает кровавая бойня.
Тюремщики врываются в лагерь, как сумасшедшие, колотят дубинками, палками, плетьми все, что попадается под руку: гитары, мандолины, шахматы, шашки, лампы, статуэтки, бутылки масла, сахар, кофе, — все растаптывается и выбрасывается наружу.
Слышатся два пистолетных выстрела.
В лагере восемь зданий, и в каждом из них повторяется та же картина.
Вот они уже в седьмом здании. Осталось только наше. Все мы находимся на своих местах. Из тех, кто работал вне здания, никто не вернулся. Никто не разговаривает. Во рту у меня пересохло, я думаю: «Не воспользовался бы какой-нибудь болван этим моментом, чтобы неожиданно напасть на меня!»
— Вот они, — говорит Карбонери, бледный, как смерть. Около двадцати тюремщиков толпятся у двери, все они вооружены карабинами и пистолетами.
— Что это? — кричит Филиссари. — Еще не разделись? Чего ждете, банда мерзавцев? Всех перестреляю! Раздевайтесь, нет у меня желания снимать с вас одежду после того, как вы превратитесь в трупы.
— Господин Филиссари…
— Заткнись, Бабочка! Нечего просить прощения. Вы планировали слишком мерзкое дело! В зале для опасных все конечно, замешаны!
Глаза, налитые кровью, вылезают из орбит. Я решаюсь кинуть последний козырь:
— Меня удивляет то, что такой бонапартист, как ты, способен убивать безвинных людей. Хочешь стрелять? Так стреляй же, но без речей, стреляй скорей, ради Бога! Я думал, что ты мужчина, Филассари, настоящий бонапартист, но вижу, что ошибся. Ладно. Не хочу даже видеть тебя, повернусь спиной. Повернитесь все спинами к этим тюремщикам, чтобы они не могли утверждать, будто мы собирались на них напасть.
Все, как один, поворачиваются спинами. Мои слова явно ошеломили тюремщиков.
— Что ты еще скажешь, Бабочка?
Все еще стоя спиной к нему, я отвечаю:
— Я не верю в басню о восстании. С какой стати восстание? Для чего? Чтобы убить тюремщиков? А потом бежать? Куда? Я только что вернулся из бегов, из Колумбии. И потому я имею право спросить, какая страна готова дать убежище беглым убийцам? Назовите мне имя этой страны. Не будьте дураками, ни один уважающий себя человек не может быть замешан в эту историю.
— Ты, возможно, и нет, но Карбонери замешан. Он при деле, я уверен. Хутон и Арно удивились сегодня утром, узнав, что он заболел и не собирается выходить на работу.
— Тебе померещилось, уверяю тебя, — говорю я и поворачиваюсь к нему лицом. — Пойми, Карбонери мой друг, ему известны все подробности моего побега, и он не может строить себе иллюзии относительно результатов побега после восстания.
В этот момент приходит комендант. Филассари выходит, и комендант зовет:
— Карбонери!
— Здесь.
— Отведите его в карцер, но не бейте. Надзиратель, отведи его. Выходите все, пусть останутся только главные надзиратели. Соберите всех ссыльных. Никого не убивайте, приведите всех, без исключения, в лагерь.
Комендант входит в зал в сопровождении своего заместителя, а Филиссари возвращается с еще четырьмя тюремщиками.
— Бабочка, только что произошли очень серьезные события, — говорит комендант. — Как начальник лагеря, я несу за это ответственность. Прежде, чем предпринять следующие шаги, я хотел бы прояснить картину. Я знаю, что при таких обстоятельствах ты откажешься говорить со мной наедине, и потому пришел сюда. Надзиратель Дюкло убит. Хотели отобрать у него оружие — значит, это восстание. В моем распоряжении считанные минуты. Я полагаюсь на тебя. Что ты об этом думаешь?
— Если это было восстание, то почему об этом ничего не знали? Почему они не поделились с нами? Сколько человек в этом замешано? Сколько человек пытались бежать после убийства надзирателя?
— Трое.
— Кто именно?
— Арно, Хутон и Марсо.
— Я понял. Теперь соглашайся или не соглашайся, но восстания не было.
