— Папи, это бунт... Я ответил холодно:
— Какой еще бунт? Ничего не знаю!
Выстрелы не смолкали. В барак вбежал Придурок Пьеро.
— Начался бунт! Но сдается мне, дела их плохи. Вот чертовы придурки! Папи, а ну доставай нож! Перережем их как можно больше, пока нас не задавили!
— Да, — повторил Карбоньери. — Поубиваем гадов, и чем больше, тем лучше!
Чиссилья достал бритву. В руке каждого появилось по раскрытому ножу. Я сказал:
— Бросьте заниматься ерундой! Сколько нас здесь?
— Девять.
— Вы, семеро, бросайте ножи! Первого, кто поднимет руку на фараона, прикончу самолично! Не хочу, чтоб меня пристрелили в этом бараке как кролика. Ты что, замешан в этом деле?
— Нет!
— А ты?
— Тоже нет.
— А ты?
— Понятия не имел.
— Тогда порядок. Никто из нас ничего не знал об этом бунте. Поняли?
— Да.
— Если кому-то придет в голову протрепаться, пусть знает, ему конец! А теперь быстро кидайте оружие в коридор. Они скоро будут здесь.
— А если верх одержат каторжане?
— Тогда пусть поступают, как считают нужным. Пусть попробуют смотаться. Лично я не собираюсь бежать таким способом. А вы?
— Мы тоже, — хором ответили мои товарищи, в том числе и Жан Карбоньери.
Что касается меня, то я и вида не подал, что хоть что-нибудь знаю, тем более что выстрелы вскоре прекратились, а это могло означать одно — заключенные проиграли.
И действительно, то страшное побоище, которое они запланировали, не могло окончиться так просто.
В лагерь ворвались фараоны. Они мчались, как безумные, колошматя всех направо и налево прикладами, дубинками и просто ногами и распихивая заключенных по баракам. Гитары, мандолины, шахматы, лампы, табуретки, бутылки с маслом, сахар, кофе — все было разбито и растоптано. Они уничтожали весь наш жалкий лагерный скарб, который по уставу запрещалось держать в бараках.
Грохнуло еще два выстрела, судя по звуку, из револьвера.
В лагере было восемь бараков, они прошлись смерчем по каждому, избивая заключенных прикладами. Какой-то голый каторжанин выскочил из дверей и помчался к капралу, за ним погнались фараоны, продолжая лупить его что было сил.
Вот они уже совсем рядом, справа от нас, в седьмом бараке. Мы стояли и ждали каждый на своем месте. Из тех, кто вышел на работу, в барак не вернулся никто. Мы стояли и молчали. В горле пересохло, и я успел только подумать: «Не дай Бог кому-нибудь из этих типов придет в голову воспользоваться ситуацией и прихлопнуть меня под горячую руку!»
— Идут! — шепнул Карбоньери, трясясь от страха. Они вломились в барак, человек двадцать, если не больше, с ружьями на изготовку.
— Эй, вы! — взревел Филлисари. — Это как понимать? Еще не разделись? Чего ждете, крысы? Перестреляю всех, сволочи! А ну, скидывай барахло, не будем же сдирать тряпки с трупов!
— Господин Филлисари...
— Заткнись, Папийон! Не время просить пощады! Поздно. Слишком уж подлую штуку вы задумали. Тут ведь самые отпетые в лагере, без вас наверняка не обошлось!
Глаза его, готовые вылезти из орбит, налились кровью.
— Все, крышка! — шепнул Пьеро, Я решил рискнуть.
— Странно, что такой человек, как вы, тем более бонапартист, грозит наказанием совершенно невиновным людям. Хотите стрелять, стреляйте, но только без лишних слов, мы обойдемся без них. И стреляйте скорее, на черта нам сдалась такая собачья жизнь! Я-то думал, вы человек, старина Филлисари, но, вижу, ошибся. Валяй! Даже видеть не желаю, как вы будете палить, повернусь спиной. Повернитесь и вы спиной к этим душегубам, ребята, тогда они не смогут сказать, что это мы первыми напали на них.
И все мы как один повернулись спиной к фараонам. Они смешались от этого неожиданного поворота событий, тем более что, как я позже узнал, Филлисари уже застрелил двоих заключенных в других бараках.
— Ну, что еще скажешь, Папийон? Я ответил, стоя лицом к стене:
— Не очень-то я верю во всю эту историю с бунтом, вот что. Зачем им бунтовать? Чтобы убить фараонов? А потом сбежать? Но куда им бежать? Я-то знаю, что такое побег, как-никак вернулся из самой Колумбии. Может, вы знаете страну, которая предоставит убежище беглецам, да к тому же еще убийцам? Как называется эта страна? Лично я не знаю. Бросьте, все это глупости, ни один уважающий себя человек в такое дело не полезет.
— Ты, может, и нет, а Карбоньери? То, что он впутан, ясно как день. Плюс к тому Арно и Отэн сегодня сильно удивились, когда узнали, что он сказался больным и не вышел на работу.
— Все это просто догадки, — я повернулся к нему лицом. — Скоро сами поймете. Я друг Карбоньери и рассказал ему о своем побеге, так что у него нет никаких иллюзий на этот счет, он знает, чем кончается побег после бунта.
В это время во дворе появился комендант. Филлисари вышел к нему, и через минуту комендант позвал:
— Карбоньери!
— Здесь.
— В карцер его! Только не бить! Охрана, проводите! Всем остальным выйти! Остаются только старосты. Так... Все заключенные, что расползлись по всем углам, должны вернуться каждый на свое место. Никого не бить и не убивать, все должны вернуться в лагерь.
Затем в наш барак вошли комендант, его заместитель, Филлисари и четыре охранника.
— Папийон, произошла очень серьезная вещь, — сказал комендант. — И я отвечаю за все, что случилось. Перед тем как отдать соответствующие распоряжения, я должен иметь информацию. Понимаю, в такой напряженный момент ты, может, и не захочешь говорить со мной откровенно, с глазу на глаз, поэтому я и пришел сюда. Убит охранник Дюкло. Они пытались захватить оружие, так что речь, несомненно, идет о бунте. У нас всего несколько минут. Я верю тебе и хочу знать твое отношение ко всему этому.
— Если речь идет о бунте, то почему я о нем ничего не знал? Почему мне не сказали? Сколько людей вовлечены в эту историю? Я отвечу вам на все эти вопросы, но только если вы скажете мне, сколько людей начали действовать после того, как убили охранника и отобрали у него оружие.
— Трое.
— Кто именно?
— Арно, Отэн и Марсо.
— Тогда ясно. Согласны вы или нет, неважно, но речь никак не может идти о бунте.
— Лжешь, Папийон! — вмешался Филлисари. — Бунт должен был произойти на острове Руаяль. Джирасоло предупреждал, но мы ему не поверили. А теперь видим, что все это правда. А это значит, что ты все время водил нас за нос, Папийон.
— Ну, если так, то тогда все мы информаторы — и я, и Придурок Пьеро, и Карбоньери, и Гальгани, и все корсиканцы с Руаяля тоже. Даже после всего случившегося я в бунт не верю. Если бы он был, то именно мы стояли бы во главе, а не какая-то мелкая шваль!
— Что ты мне лапшу на уши вешаешь?! Сказки для дураков!
— Ну а где же бунтовщики, где все остальные? Дернулся хоть кто со своего места, кроме тех трех кретинов? Хоть рукой шевельнул, чтоб захватить оружие или еще чего-нибудь? Кто накинулся на фараонов? Где лодка? Сколько вообще лодок на Сен-Жозефе? Одна шлюпка, и все! Одна на шестьсот человек! У вас что, крыша поехала? Допустим, даже двести бы дураков схиляли. Куда бы они ни причалили, их тут же
