втягиваться в эти чертовы термоусловия. Ну а мы...
— Мавр сделал свое дело, — перебил его Гракович, — мавр может удалиться.
Я понимал Валентина. Досада его относилась только к существующему порядку, по которому ни Онищенко ни Гракович не могут считаться покорителями Эль-Капитана. Хотя Валентин с самого начала взял на себя наиболее тяжелую работу, подставил свои плечи для успешных трудов партнеров. Роль Онищенко и Граковича напоминает мне роль ракеты-носителя (или по меньшей мере одной его ступени), которая выводит корабль на орбиту. Что касается Онищенко, то он руководитель группы, и его тактический маневр — умное организационное решение о выделении штурмовой тройки — обеспечил успех.
Мы снова на своем «наблюдательном пункте». Теперь нас четверо. Несмотря на раннее утро, полно народу. Советским сегодня предстоит пройти очень трудный участок — об этом знают многие, поскольку каждый рабочий день нашей группы освещается сводкой в местный газетах. Среди наблюдателей много знакомых альпинистстов. Рядом с нами Алан Стэк.
В объективе трубы наша тройка. Парни возятся с веревками, готовятся к выходу. Судя по всему, первым собирается идти Бершов. Я вглядываюсь в рельеф стены и в это время слышу голос Онищенко. Он лениво, с какой то певучей интонацией говорит:
— По-моему, господь пробовал на этом куске стены новую модель утюга. И, судя по всему, остался доволен.
Алан, решив, что реплика Славы обращена к нему выжидающе смотрит на Граковича. Валентин переводит, и, кажется, удачно. Алан смеется, кивает головой.
— Да, да! Пожалуй, новую. Все остальное выглажено не так хорошо.
В описании маршрута сказано, что этот участок проходится без применения крючьев. Но я не представляю себе, как это можно сделать. Смотрю на Валентина:
— А черт их знает! — роняет он.
— Что-то здесь не так... — произносит Виталий Михайлович.
На полке наконец приступили к работе. Сережа двинулся вверх. Идет легко, пока еще есть зацепки. Он подается вправо. Еще правее, еще... Все логично. Мелкая структура стены подсказывает именно такое движение. Но... Все. Микротравер исчерпался. Дальше нельзя и нет смысла. Мне это напоминает некую шахматную иллюзию: в голове вдруг мелькнет красивое начало комбинации, очертя голову схватишься за нее, сделаешь два-три хода и вдруг выяснишь, что нет никакой комбинации, дальше тупик... Но это мое сравнение сильно хромает. Здесь нет и быть не может иллюзий, ибо передо мной не начинающий игрок, а гроссмейстер. Должно быть продолжение, Бершов что-то задумал. Он останавливается и долго стоит, вглядываясь в какую-то точку. Потом, не отводя глаз, привычным слепым движением отцепляет от поясного карабина маленький металлический предмет...
Слева от меня раздается тревожный возглас и короткая английская реплика. Я понимаю ее и без перевода.
— Все! Сейчас он забьет шлямбурный крюк, и маршрут будет испорчен! — с едкой досадой произносит Алан.
«Этого не может быть! Это невозможно! — хочется мне крикнуть. — Сережа никогда не пойдет на это. У него хватит не только порядочности, но и просто ума, чтобы этого не делать. Здесь в конце концов не стоит вопрос о жизни и смерти». Но я молчу именно потому, что уверен в своей правоте и не хочу предварять события.
Теперь видно: в руках у Бершова маленькая втулка с кольцом. Сергей вкладывает ее в обнаруженную им мелкую поперечную щель и для прочности пристукивает молотком.
— Боюсь, что вкладыш слишком легко вошел, — с хрипом выдавливаю я из себя.
Но здесь восходители. По их тревожным лицам можно судить, что они понимают это не хуже меня. Человек наверху тоже об этом знает. Однако выхода нет. Ему и в голову не приходит применить шлямбурный крюк. Для него это невозможно, как невозможно, скажем, испортить чужую ценную книгу чернильными пометками. Он и в самом деле не так воспитан. Алану неловко. Он переживает свой промах — прячет глаза и даже отходит в сторону. Он действительно не должен был так думать об АЛЬПИНИСТЕ! Альпинисты бывают всякие? Бывают. Но всякие — это не альпинисты, это просто восходители. Я часто подменяют один синоним другим только для гладкости письма.
Бершов цепляет веревку и начинает подтягиваться... Мне показалось, будто раздался щелчок, хотя на таком расстоянии услышать его невозможно. Зато хорошо было видно, как из гнезда пробкой выскочила втулка. Сергей пролетел метра полтора-два и задержался. Kaжется, столько же и в том же направлении пролетело мое сердце...
Еще попытка. Снова подтягивание и... снова срыв. На этот раз пострашней — Сергей падал не менее восьми метров. На страховке стоял Толя. Напружившись, сложившись пополам, упираясь ногами в камень, он принял рывок, качнулся вперед под его действием, но выдержал. Бершов отступил — как потом он рассказывал — впервые за свою восходительскую жизнь. Его подменил Майк Уорбертон. Та же операция и тот же результат. Еще попытка. Снова срыв — опасный, глубокий. Майк болтается на веревке и что-то кричит.
Бершов и Непомнящий благополучно вытягивают его на полку. Я отрываю от глаз трубу и смотрю на Алана. Он пожимает плечами.
— Не понимаю этих мальчишек! — говорит он.
— Зачем им понадобились такие опасные эксперименты?!
— Почему эксперименты? Какие эксперименты? — спрашивает Гракович.
— Потому что нечего выдумывать, нужно проходить этот участок обычным способом.
— Ничего не понимаю, — встрепенулся Онищенко. — Валентин, ты что-нибудь слышал там, наверху, про обычный способ?
— Увы, нет. Алан, что имеется в виду под обычным способом?
— У Майка в кармане должны быть «крабы». Он хорошо знает, что без них там пройти невозможно. Об этом сказано в инструкции... Я думал, это инициатива Бершова — сделать попытку пройти в галошах. Возможно, он хочет рекламировать их как альпинистскую суперобувь, — шутливо добавил Стэк.
А наверху в этот момент Уорбертон подтверждал правдивость своего патрона. Майк достал маленький, похожий на рыболовный, крючок и передал его Сергею. Американцы называют его «небесный крюк». Острый конец из легированной стали хорошо держит, зацепившись даже за едва уловимый глазом, миллиметровый выступ. Сергей снова начал подъем. И теперь, дойдя до злополучного места, с артистической легкостью одолел его за несколько минут. У меня не выходил из головы вопрос: почему Майк умолчал о «крабах»? Чем больше думал, тем больше приходил к выводу: из альпинистской дерзости, из желания опровергнуть традиционное отношение к этому участку, доказать, что невозможное возможно. Он исключительно высоко оценил альпинистский талант Сережи (потом они стали большими друзьями) и решил не упустить редкий момент совместной работы с сильнейшим восходителем. Молодой американец счел, что лучше пока скрыть существование «крабов» — пусть, мол, думает, что по-другому пройти здесь нельзя. Это повысит его упорство.
В дальнейшем на маршруте ничего особого не приключилось. На шестые сутки группа вышла на вершину и в тот же день благополучно спустилась вниз.
Шесть суток не рекордный срок для Эль-Капитана. Находились американцы, проходившие его много быстрее. Но и по американским понятиям это хорошее время. Однако, если учесть, что ребята все же «прочли маршрут с листа», то восхождение можно считать прекрасным достижением советской альпинистской школы.
Эль-Капитаном завершилась деловая часть нашего визита в США. Должен упомянуть еще и о том, что в северных Каскадах, неподалеку от Сиэтла, в районе пика Бананза, наша четверка — Онищенко, Гракович, Бершов и Непомнящий — вместе с известным американским альпинистом Алексом Бертулесом прошла новым маршрутом на пик Бананза. Этот подъем в то время явился единственным первопрохождением советских спортсменов за рубежом. Потом мы узнали, что Алекс Бертулес долго «хранил» сей путь для себя. Но теперь решил «подарить» его советским гостям. Скажу без всякой натяжки: это большая жертва! Алекс назначил оптимистичный, по его мнению, срок: трое суток. Группа поднялась на вершину за девять часов.
В Денвере нас хлебосольно принимал видный альпинист США Боб Крег. В Сиэтле — уже знакомый
