потянулись к защитным очкам. Но я все же не утерпел и, прежде чем надеть их, посмотрел на вершину.
Склон, на котором мы находились, был в тени, но контуры оделись в ослепительно огненную окантовку с уходившими на запад и таявшими в бесконечности золотыми ножами. На самом верху, сверкая солнечными бликами, обманчиво-миролюбиво маячили белые снежные флаги. В панораме приземистых вершин и островерхих пиков уходящих вдаль хребтов чувствовалась утренняя стылость, тихая неподвижность.
Мое «созерцание» длилось не более полуминуты. Зная, что вся эта призывная красота опасна, я заставил себя надеть очки.
...Час спустя мы продолжили восхождение. А в 16 часов 10 минут Кавуненко, Пискулов и я, стоя на вершине, обозревали Памир.
...Здесь все, что вокруг нас, все под нами... Под нами земля, ощетинившаяся сотнями пиков... Странная раздвоенность сознания вызывает странный вопрос: кто ми такие? Чужие самим себе! Сейчас мы те великаны, у кого шаблонная мысль: «Человек — хозяин мира» — становится чувством, кому кажется, что переступить с вершины на вершину и зашагать по планете — пустячное дело, и те подслеповатые, с бесконечно малым жизненным обзором, кто путается в нитях микроскопически сотканной жизни...
Мы начали спуск, и горы снова стали над нами расти. И с каждым шагом вниз все больше и больше ощущали себя мелкими, легкоуязвимыми существами. С каждым шагом возвращалось к нам все наше субъективное человеческое — страх, сомнения, осторожность, раздражительность, эгоизм, подозрительность, расчет на кого-то... Хотя, возможно, в другой, много меньшей мере, чем накопили мы все это на равнине.
Приближаясь к плато пика Правды, мы увидели маленькую фигурку в голубой анараке с откинутым капюшоном. Она стояла у входа в пещеру и махала нам рукой. Я узнал Асю Клокову — подругу моей жены, альпинистки Эльвиры Шатаевой.
В пещере было тепло. Бушевал примус. Подрагивала крышка кастрюли, испуская дурман, от которого кружилась голова...
— Это для вас, — сказала Клокова. — Я давно вас заметила. Догадалась, что это именно вы... вернее, подсчитала по времени.
Я спросил: почему она осталась здесь? Не заболела ли? Ася криво усмехнулась и ответила не сразу:
— Я ведь женщина... А женщин на военный корабль не берут — дурной талисман. И меня не взяли с собой, чтобы несчастья не принесла.
На плато пика Правды они поднялись вчетвером — трое мужчин и женщина. Клокова не напрашивалась. Группа в этом составе сложилась еще задолго до выезда в горы, и ни у кого из ее членов возражений против участия именно этой женщины не было. И понятно: Клокова — сильнейшая восходительница и по праву может считаться лидером украинских альпинисток. Весь год она усиленно готовилась к этому восхождению, ибо должна была стать первой женщиной, поднявшейся на пик Коммунизма.
По дороге к плато пика Правды Ася почувствовала, что за ее спиной ведутся разговоры, обсуждения... Наконец здесь, на самом плато, ей предложено было остаться. Никаких объяснений на этот счет не давали, просто объявили как решение группы. Объяснений не было, потому что и объяснять было нечего.
Я видел ее на восхождениях и знаю: она не отстанет, не подведет со страховкой и подчеркнуто будет идти на равных с мужчинами, не допуская в отношении себя каких-либо скидок и послаблений. Я знаю принципы спортсменок этого сорта. Ничто не заставит их идти по следам предыдущей группы, даже угроза жизни. Они будут ждать, пока следы заметет. Мы, мужчины-альпинисты, посмеивались над такой щепетильностью. Они отвечали на это: мужчине, дескать, не понять того, что женщина всю жизнь стоит перед необходимостью доказывать свое истинное равноправие. В душе, мол, у женщины постоянно желание убедить, что женская жизнеспособность не уступает мужской. И в альпинизме женщины не нахлебницы, а равноправные восходители.
Они были бы правы во всем, будь они правы в главном — в равенстве женской и мужской жизнестойкости. Думаю, что многое в современной жизни было бы куда совершеннее, если бы правильно толковалось слово «эмансипация». Если бы слово это иногда не влекло за собой искаженных взглядов на реальность, смещения расставленных самой жизнью акцентов и приятия желаемого за действительное. К сожалению, альпинизм — удобная штука для женской «игры в мужчин».
Оговорю, однако, — я вовсе не выступаю против того, чтобы женщины ходили в горы. Я только сделал вывод на основании опыта, что нужно реалистично смотреть на соотношение сил, на женские возможности в этом виде спорта.
Понять этих ребят отчасти можно. Клокова — первая женщина, которая вышла на пик Коммунизма. Как она поведет себя? Каков предел ее возможностей, даже если она сильнейшая из лучших? Кроме того, женщина в такой маленькой группе, где каждому нужно вытоптать четверть маршрута, поднять четверть веса общего снаряжения, усложнит дело то ли физически, то ли морально, поскольку перед группой стоит выбор: или разделить между тремя обязанности четвертого (хотя бы часть их), тем самым усилив и без того тяжкую нагрузку, или позволить женщине работать на равных — тогда всю дорогу будет гнести чувство мужского стыда. (Впрочем, я только предполагаю мотивы, побудившие группу к такому поступку. Подлинные причины мне неизвестны.)
...После обеда мы вышли из пещеры и вдруг услышали голоса, доносившиеся снизу, из-за перегиба, где отлогость переходит в крутизну. Потом на плато стала выходить связка за связкой. Это украинская экспедиция.
Их было очень много — человек тридцать пять. Они шли торжественно, устремив взгляды вперед, не замечая нас. В голове колонны шли сильнейшие... с развернутыми знаменами.
Я подумал, что знамена лучше бы развернуть на вершине, а по склону двигаться не церемониальным, а альпинистским шагом и экономить силы, чтобы дойти до нее.
Клокова схватила меня за рукав и кивнула в сторону приближавшейся двойки. Я всмотрелся и понял, что это женщины. Они прошли мимо, не поздоровавшись, может быть, не заметили...
Ася вдруг наклонилась, будто поправляла завязку шекльтона, потом резко повернулась и ушла в пещеру. Возможно, она решила, что одна из главных целей этой экспедиции — поднять женщин на вершину пика Коммунизма.
Мы вернулись в пещеру. Ася, увидав нас, украдкой спрятала платок. Но глаза, влажные, покрасневшие, не скроешь. Кавуненко, умевший разрядить обстановку, не умалчивая, не обходя больную тему, сказал громко, без тени сомнения, что поступает правильно:
— А где сила характера? Вся в платочек ушла? Тогда отожмем — прольем силушку наземь...
— Тебя бы в женскую шкуру... Может, тогда бы понял...
— Женщину понимаю. Я тоже честолюбец, но на трон непальского короля не претендую.
— Факты вас не убеждают. Вы их в упор не видите...
— Точно. Расскажи нам про Жанну д'Арк и Софью Ковалевскую. Только заруби себе на носу: история допустила случай, когда дамочка стала полководцем, но не было еще так, чтобы она была кузнецом.
— Посмотрим, что ты скажешь через пару дней, когда эти двое спустятся с вершины!
— Эти двое?! — Он подчеркнуто расхохотался. — Им до вершины и на чужих руках не добраться. Хочешь, я тебя успокою? Тогда слушай: ты поднимешься на пик Коммунизма. Ты... Шатаева, Рожальская... и еще два-три имени — не больше. В составе сильных мужских групп, при хорошей погоде и особой подготовке, но отсюда не вывод, что ваше восхождение откроет женщинам дорогу к этой вершине. Потому как оно не более чем вымученный всем скопом рекорд. Плохо, что после этого любая значкистка сочтет его нормой и станет выпархивать из себя, чтобы допорхнуть до семи с половиной тысяч. Очень стараетесь вы во всем становиться на равную ногу с мужчиной. А эмансипация — равенство прав, но не возможностей
— Ладно, Володя, спасибо за «орден», только, я думаю, нас не пяток, а легион...
— Знаю я твой «легион». Каждая внизу очень современна. С эйнштейновской дерзостью ставит под сомнение старые истины: кто, дескать, сказал, что мужчина сильнее меня? Дело, мол, вовсе не в мышцах — я зато терпеливей и духом крепче. Это внизу. А наверху, как высота да непогода прижмет, немедленно вспомнит: ах! Я всего лишь слабая женщина, у меня нет сил бороться, я останусь здесь...
— А я знаю мужчин, которые на высоте вели себя так же.
