резьбой дверцу княжеской кареты навстречу новому утру.
Туманному и богатому на потери
Во-первых, исчезли две другие кареты вместе с подводой и со всеми припасами. Во-вторых, пропала ватага. И можно было не сомневаться, что «во-первых» и «во-вторых» между собой крепко связаны. В- третьих, нигде не было волхва Орея. Правда, наличествовала смурная внучка, которая нянчила свой больной палец и, недобро поглядывая, отчаянно завидовала моей способности не обжигаться о столь притягательное хрустальное мерцание.
Никодим, напротив, был по-утреннему весел. Вышел из избушки почти не хромая. Остатки боли еще гнездились в его сознании, но это были именно остатки.
Теперь он считал необходимым заботиться обо мне: — Позавтракаете, княгиня? Я тут нашел кое- какую снедь!
Что было очень кстати. Но, прежде чем отправиться вслед за Никодимом в недра избушки, я внимательно ознакомилась с имеющимися в наличии идолами.
Ничего особенного — деревяшки как деревяшки. Уже рассохшиеся, с глубокими трещинами, которые пересекали грубо и весьма условно вырезанные лица.
— Кто это? — спросила я у девчонки. И прежде чем она робралась отвечать, уже извлекла информацию из ее мыслей.
— Ладно, не говори, сама знаю, — небрежно заткнула я внучку волхва, когда она наконец собралась ответить. — Три-мурти на посту: Сварог, Перун и Белее.
Девочка сразу запуталась в своих мыслях: если я знала — зачем спрашивала? Если спросила — почему не стала слушать ответ? И как это — на посту?
— То есть выстроились охранять вашу избушку, — пояснила я девочке, вогнав ее в еще более глубокий водоворот вопросов.
А сама задумалась над тем, на что должна была обратить внимание уже давно. Миры — мой родной и этот — разные. А говорят все на нашем, русском языке, верят, хоть и по-разному, но все во что-то знакомое: то в привычного христианского Бога Вседержителя, то в менее привычного древне-славянского Перуна. Да и имя «Сварог» мне что-то напоминало. Что-то старое и прочно забытое.
— Княгиня, стол накрыт! — позвал меня из темных недр избушки Никодим. Я, пригнувшись, чтоб не удариться о низкую притолоку, встала в дверях, разглядывая помещение.
— Чем богаты, — гордо указал он мне на крынки и черепки с провизией, которыми был заставлен почти весь небольшой стол.
Стол был, наверно, так же стар, как и идолы во дворе.
Ножки-бревна, на которых он покоился, были надежно врыты прямо в земляной пол. Две широкие лавки: одна около окна, возле стола, вторая рядом с неким подобием русской печи — только поменьше и поплоше, с совсем крохотной лежанкой наверху.
— Тут и свежее козье молоко, и простокваша, и хлеб, и мед, и масло, — перечислял весьма довольный собой Никодим. Похоже, он опустошил все найденные им закрома Орея.
— Мяса только нет никакого, — завершил с сожалением.
— Мясо у них бывает по праздникам, — пояснила я, взяв ответ из нечесаной девчоночьей головы, которая заглядывала в дверь вслед за мной.
— Бедно живут, — отметил Никодим. — Ну, давайте снедать.
Мы успели как раз вовремя. Только я отложила, тщательно облизав, большую деревянную ложку, как на пороге вырос волхв.
— Он разрешает и тебе, и тебе покинуть пределы заповедного леса! — провозгласил Орей, метнув негодующий взгляд на остатки угощения.
Ни здрасте вам, ни до свиданья!..
— Кто он-то? — полюбопытствовала я.
— Повелитель леса! — был напыщенный ответ.
— Как, он жив? — поразилась я. — А кого же я вчера укокошила? Ах да, то вроде было существо женского пола… Уважаемый волхв, а не водилось ли в вашем заповедном лесу до вчерашнего дня еще и повелительницы?
— Была! — влезла девчонка из своего угла. — Мы ей поклонялись и гимны пели — Колаксе Краснорыбице! А Ееву до вчера не пели. А он сын ее родной. А вчера он сказал — ему петь!
— Цыц! — возопил волхв. — Пошто тайны лесных повелителей раскрываешь всем? Покарает тебя Еев могучий!
— Как вчера Семаргл покарал? — Девочка была явно заинтересована способом карания. — Хуже! — отрезал Орей — Порчу на тебя нашлет. Такую порчу, что всю красоту потеряешь на веки вечные!
Как девочка собиралась потерять то, чего у нее и не было, — не знаю. Но она примолкла.
— Значит, моими усилиями вчера в вашем заповедном лесу была произведена смена повелителей внутри одной династии… — констатировала я, получив подтверждение словам внучки в мыслях деда. — Ну и как вам с новым лесным властителем? Помягче он будет мамочки-то?
— Срамные твои слова! Недостойна ты милости повелителя! — веско произнес Орей. — А он добр — слыхала его разрешение? Отпускает вас обоих, хоть это и не в правилах заповедного леса. Но отпускает! Бегите не медля, и чтоб сегодня же духу вашего в лесу не было. А дорогу из леса — самую короткую — мне ведено вам показать.
— Приказано бежать, побросав все? — наморщила я лоб. — Не значит ли это, уважаемый волхв, что этот ваш Еев-пове-дитель боится меня как огня Семарглова?
— Наврала ты все вчера! — обидчиво закричал Орей. — Еев мне глаза открыл на твои прельстительные речи! Не родня ты Семаргду-Богу! И не служишь ему! И со всеми нашими богами ты не в дружбе!
— ОнаТримурти узнала, — сообщила деду внучка, — всех узнала: и Сварога, и Перуна, и Белеса. Вдруг она и по узелкам читать может?
— Может, она все может — и читать, и узнавать, — зло сказал дед, — Еев так и назвал ее — Узнающая!
И тут же прикрыл рот морщинистой ладонью, опасаясь. что сболтнул лишнее.
— Ага, — охотно согласилась я, — Знаю даже, где он это вам сказал. И как. Вы пришли к нему сегодня на вашу речку Колу, под крутой бережок, где вода целые пещеры промыла. Постучали посохом по дубовому дуплу, поклонились, как и положено, четыре раза на четыре стороны света…
— Нет! — вскричал Орей, и голос его на этот раз был скорее умоляющим. — Не говори — Что, не правда разве? — удивилась я.
— Правда, все правда! — замахал руками Орей. — Но говорить это нельзя. Это не говорится, это сердцем познается
Ежели внучке придет время узнать — узнает. Ежели боги твоего слугу сподобят узнать — тоже узнает. А так, словами — нельзя!..
— Я не слуга! — взревел Никодим.
О, видно, и впрямь уже оправился от ран своих!
— Я вольный человек, а не слуга! Я не ант! — продолжал бушевать Никодим.
— Значит, словами нельзя, — констатировала я.
— Нельзя, — убежденно замотал бородой Орей. — Тайное знание тайно и передается. До него самому доходить надо. И долог тот путь, и труден. И неизъясним!
— Ну еще бы, — насмешливо кивнула я. — Конечно, неизъясним! Слова — это ведь слишком по- человечески! А вам дымовую завесу таинственности надо установить. Так, чтоб те крохи знаний, которыми вы владеете, которых и на два абзаца в школьном учебнике не хватит, казались кладезями премудрости… Как это вы выразились? Тайной, познаваемой только сердцем?
— Хула, одна хула на святое. — проскрипел Орей.
— А ведь вам, уважаемый волхв, свое милостивое приказание для меня, несчастной, Еев словами передал! Не стал ходить вокруг да около. Просто открыл свою вонючую жел-тозубую пасть да прямо все и сказал. Почему?
Орей молчал. Но внучка заинтересованно спросила: — Почему?
