Бокша наблюдал за моими действиями с суеверным страхом. Опыт, подкрепленный строгим приказом, запрещал ему вмешиваться. Ну а если что-то делает сама княгиня — так на то ее господская воля!
— У тебя в кустах тачки никакой не припрятано? — поинтересовалась я на всякий случай.
Он отрицательно качнул головой. Да я и сама видела его мысли: налегке он из ватаги ко мне рванул.
— Придется волокушу мастерить, — сокрушенно подытожила я.
Бокша не возражал. Под моим мудрым руководством он готов был мастерить даже «КамАЗ» с прицепом!
Время уходило очень быстро: на изготовление волокуши, на укладывание в нее княжеского хрустального кокона. Последнее мне пришлось делать самостоятельно — Бокша при всем желании в этом был не помощник. Он, уже сделав волокушу, засомневался — не спалит ли ее княжеский кокон, как он палит зверей и людей? Только когда я указала на свежую, вовсе не горелую траву, по которой таскала этот кокон, он успокоился. Но от волокуши отступил подальше — на всякий случай.
Следующим этапом, потребовавшим немало времени, стало закрепление кокона на волокуше. Все опять оказалось на моих хрупких плечах, а я сама — на коленях.
Ползая вокруг потяжелевшей волокуши, я обматывала ее веревками, кусками своих нижних юбок и длинных рукавов. Бокше очень не по сердцу было обрывать с меня, его госпожи, такую красоту, но с него самого взять было нечего. Разве что оставить совсем без порток.
В результате моих трудов от хрустальной поверхности княжеского кокона почти ничего не осталось. Я обмотала его столько раз, что он стал напоминать забинтованную египетскую мумию, только что извлеченную из саркофага.
Наконец, уже почти без сил, я уселась на траву и вяло сделала отмашку Бокше:
— Пробный запуск! Он послушно впрягся в свое изделие и поташил. И тут со мной чуть не случился сердечный припадок. Потому что все мое сооружение плавно съехало с волокуши и осталось лежать посреди травы.
Услыхав мой рыдающий вскрик, Бокша обернулся, остановился и сказал наставительно: — Надо бы затягивать узлы потуже.
Убийства еще одного безвинного анта не произошло — я каким-то чудом сдержалась. Только ответила нервно: — Вот и затяни, постарайся!
Но, конечно, без моей помощи он не мог этого сделать, оставшись неопаленным. Пришлось помогать. И вылилось это в то, что помогал он мне, а основную работу выполнила я.
Я все заново размотала, раскрутила, а Бокша только старательно затягивал вновь накручиваемые повязки.
Зато второй пробный запуск нашей конструкции прошел без осложнений. Волокуша с приятным шелестом поехала по траве вслед за Бокшей, оставляя за собой широкий след примятых и надломленных стеблей.
Вот еще проблема! Незаметно нам не смыться. Волхв Орей уже небось вернулся в избушку, поглядеть на дело рук своих. И рассчитывать на то, что он, не обнаружив в избушке моего хладного трупа, бросится хлебать свои ядовитые щи, не приходилось. Он, конечно, поймет, что я пустилась в бега. И если он не дурак (а он совсем не дурак — «Хоть и выживший из ума старый маразматик!» — с чувством добавила я мысленно), то первым делом кинется разыскивать меня возле князя.
Даже странно, что он до сих пор не показался на горизонте.
Но еще покажется, можно было не сомневаться. А показавшись, немедленно обнаружит следы беглецов.
— Ну и что будем делать? — спросила я у Бокши.
— Идти! — не колеблясь ни секунды, ответил мой удалой ант.
Что мы и сделали.
Ворон вокруг не было, но я все-таки умудрилась заняться их ловлей. Тащилась позади волокуши, в ногах у князя, и полностью отдалась плавному течению мыслей Бокши. Это было такое блаженство — после всех истерик, крови и рыданий окунуться в тихую, безмятежную реку его величавых, спокойных размышлений.
Он думал о том, что видел, лишь изредка отвлекаясь на ассоциации и воспоминания. А видел все так ярко, выпукло — не видел даже, нет, — созерцал! Тяжесть волокуши ничуть не мешала ему получать удовольствие от молчания листвы вокруг тропинки, косого солнечного луча на огромной кружевной вуали паутины между деревьями, смешного танца двух бабочек, объясняющихся в любви.
Я должна была следить за узлами, чтобы кокон нашего дорогого князя вновь не съехал с волокуши, но я так расслабилась, так прониклась безграничной уверенностью Бокши, что ничего плохого в мире произойти не может… А нас догнали давно уже — и пасли, как самых настоящих баранов.
Когда я спохватилась и закрыла глаза, всматриваясь, то обнаружила кое-что новенькое. Не злую волю волхва, не осторожную внимательность Еева — нет, нас обступило тупое тяжелое давление. Никаких изысков, никакого разнообразия: в лоб — плотно и тупо.
Источник давления нашелся не сразу — слишком ровной была пелена окружившей нас тяжести. Я осторожно пощупала наверху, среди ветвей — никого. Ниже — моя мысленная рука почти скрылась в сером тумане, не встречая никакого сопротивления. Повела еще ниже, над самой землей. И оглушительный вопль заставил сердце пропустить удар. Я отдернула руку, но поздно: плотного давления как не бывало, а на пальцах имело место ощущение раздавленного слизняка.
Бокша топал вперед, не сбавляя скорости. Никакого вопля он не слышал. Получается, я своим неловким движением раздавила кого-то на мысленном уровне.
— Бокша, — позвала я, чувствуя гадливую дурноту от совершенного. — Положи-ка волокушу да взгляни — вон за тем кустом.
— На что? — уточнил ант, послушно укладывая волокушу. Знала бы я — на что!
— Кто-то там должен быть. Мертвый. Скользкий. Липкий. Бокша скрылся в кустарнике.
— О, да тут еще одна тропинка! — донесся его голос. — А липкого никого нет. Только лесовин дохлый валяется. Принести
— Не надо, сама посмотрю, — откликнулась я, уже проламываясь сквозь переплетенные ветви. Он действительно был нисколечко не скользкий и не липкий — с чего это мне показалось? Довольно аккуратный зверек. Валялся, раскинув лапы с короткими кожисто-черными пальчиками. Задние конечности длинные, передние — покороче. Так что при желании он, вероятно, мог ходить и вертикально — на задних лапках. Короткая серая шерстка оставляла впечатление мягкого войлока. Она росла по всему телу, поднималась по шее на безухую голову и внезапно обрывалась у человеческого младенческого личика. Искривленного гримаской плача.
— Ух ты, — озабоченно сказал Бокша, — Лесовин-то нюнил!
— И что?
— А это значит — заманивал.
— Куда?
— Знамо куда — в свою ловушку.
— Он людьми питается?
— Он такая тварь — все жрет! Людей, конечно, редко. Да и кто здесь ходит? Но если уж человека заманил — тоже слопает, не поморщится. Тут, госпожа, дело такое — как бы мы не заплутали! Он. лесовин, когда заманивает, с пути-то сбивает Я шел — думал, правильной дорогой иду, а оно, может, и не так… Вы уж накажите меня, дурня, по всей строгости, только теперь я и не знаю точно, куда вас завел!
Он сокрушенно покачал головой, переполняясь сознанием своей бесконечной виноватости.
— Бокша! — строго сказала я. — Ты не виноват. Он во всем виноват — лесовин. А ты все равно дорогу найдешь, как бы он тебя не сбивал!
Нужный эффект был достигнут: Бокша вынырнул из горькой хандры и с самым деловым видом завертел головой, соображая: — Найду, вот вам крест святой! Места и впрямь незнакомые, но выберемся обязательно!
— А как выглядит ловушка лесовина?
