ними.
Тэрл занервничал. И услышал раскаты отдаленного грома. Со стороны Бехемы приближалась гроза. Ну конечно! Как он мог позабыть о том, что послушался совета старого друга и на случай непогоды прихватил с собой видавший виды плащ — единственное, что осталось у него в память о времени, проведенном на службе в замке. Плащ был приторочен к луке седла. Освободив его от завязок, Тэрл расправил за спиной широкое, землистого цвета полотнище и с трудом просунул деревянную пуговицу на вороте в отверстие нашивной петли. У плаща имелся удобный капюшон, однако Тэрл не стал его надевать, оставив свободно развеваться по ветру: запахнутый на груди плащ и так достаточно надежно скрывал не только его раны, но и маломерную фигуру. С высоты стен должно было показаться, что через ворота проезжает обыкновенный мерг.
Так и вышло. Правда, его все же окликнули, но он не растерялся и, не поднимая головы, ответил, что спешит с важным донесением на заставу Тулли. Гонцов из замка никто не смел задерживать без веского на то основания.
За воротами открывалась извилистая проселочная дорога, по которой в обе стороны неспешно двигались телеги с поклажей. Жизнь здесь замирала лишь тогда, когда рыночная площадь закрывалась на ночь. Угрюмые жители близлежащих изб взирали на нее из-за покосившихся изгородей и завистливо причмокивали беззубыми ртами. Тэрл на время забыл о донимавшей его боли. Он слишком хорошо знал царившие в Большом Вайла’туне нравы и, попадая сюда, всякий раз думал, что сам мог бы оказаться среди влачащих нищенское существование бывших мергов, сверов, фултумов, эльгяр, единственной виной которых было то или иное серьезное увечье, не позволившее им продолжать верно служить на лесных заставах. Безногие, безрукие, потерявшие зрение, забытые родней и товарищами по оружию, они доживали свой век в милостиво отведенных им замком лачугах и не смели требовать большего. Опустевшие естественным образом дома либо отдавали новым жильцам, либо, за неимением таковых, сносили, а участок застраивали по-новому, как правило, мастерскими или лавками.
Многие телеги, прибывавшие из окрестных деревень, доходили только досюда. Здесь их товар по дешевке скупался оборотистыми торговцами оптом и втридорога продавался тем, кому был досуг везти его дальше, на рыночную площадь. Перекупались в основном товары сырьевые, из которых еще предстояло сделать муку, хлеб, сдобные булки, сыр, пиво и тому подобные продукты первой необходимости. С некоторых пор, то есть после возвращения в деревню, Тэрл стал понимать, кому и зачем это нужно. Чем больше вабонов участвовало в производстве того или иного товара, чем чаще его перепродавали, всякий раз увеличивая стоимость и получая прибыль, тем больше работы было у фра’ниманов, приходивших ко всем участникам этой цепочки за гафолом — десятидневным оброком, поступающим в казну все того же Ракли. Так было заведено с давних пор, и почти никто не возмущался, ратуя за получаемую взамен безопасную жизнь под защитой состоящих на довольствии виггеров.
Интересно, о чем заговорят вабоны, когда поймут, что на самом деле их сегодняшняя безопасность — обман, готовый со дня на день раскрыться. И для этого вовсе не нужно ждать вторжения из Пограничья полчищ до зубов вооруженных дикарей. Достаточно взглянуть на кем-то запросто сожженный дом Харлина или на трупы ворошивших его золу виггеров, не говоря уж о тех несчастных, кому судьбой было уготовано оказаться на пути сумасшедшей погони. Как жаль, что только смерть ближнего может заставить вабонов прозреть! Если может. Что ж, если нет, Тэрлу известны и другие способы.
Когда избы остались позади, он наконец-то позволил себе перевести дух. Здесь Тэрл чувствовал себя дома, а дома, как известно, и стены помогают. Даже если их нет, а есть пролегающие вдоль дороги широкие поля, засеянные трудолюбивыми руками таких же, как он, фолдитов.
Места эти принято было относить к Большому Вайла’туну, хотя обитавшие среди плодородных полей и пашен вабоны считали иначе. Соглашаться или не соглашаться с ними мог лишь тот, кто хорошо разбирался в неспешном укладе здешней жизни и ее корнях, а для того, чтобы «зрить в корень», нужно было родиться фолдитом. Не больше и не меньше. Старинные семейные предания донесли до Тэрла отголоски тех давних времен, когда пространство от Пограничья до Бехемы условно делилось на две половины: мир фолдитов, трудолюбивых скотоводов и землепашцев, и мир остальных вабонов, Вайла’тун, в котором преобладали виггеры. На глазах у Тэрла Стреляные стены раскололи Вайла’тун надвое, положив начало внутреннему противостоянию между теми, кто оказался ближе к замку, и теми, кто стал чувствовать себя изгоем. Внешне жизнь протекала по-прежнему мирно, вабоны не противопоставляли себя друг другу открыто, сохраняя старые традиции, однако в разговорах, особенно за кружкой пива или крока, их языки нет-нет да и высказывали то, что было у всех на уме. Обитатели Малого Вайла’туна придерживались мнения, будто их собратья, оказавшиеся вне Стреляных стен, именно по этой причине считают себя неудачниками, неполноценными, калеками, да и на самом деле не отличаются умом и сообразительностью. В свою очередь обитатели Большого Вайла’туна недолюбливали невольных соседей за неоправданное, с их точки зрения, зазнайство и стремление к роскоши. При этом в речах их то и дело проскальзывала мысль о несправедливости возведения той или иной части Стреляных стен, за которой любой внимательный слушатель без труда бы уловил затаенное желание перебраться поближе к замку.
Угодья фолдитов никогда не имели собственного названия, а потому после раздела стали частью Большого Вайла’туна. Что по мнению Тэрла было опять-таки в корне неверно. Достаточно попутешествовав — насколько вообще позволяла склонность вабонов к домоседству, — за пятьдесят с лишним прожитых зим и разделяя взгляды своих односельчан, искренность которых многие путали с простоватостью, Тэрл понимал нынешнее устройство Торлона следующим образом.
Бесспорным центром был замок Ракли, с некоторых пор сделавшийся родовым гнездом. Замок состоял из главной башни — Меген’тора — и прочих оборонительных сооружений. Когда-то, по слухам, в нем умещались все вабоны, но с ростом населения там теперь едва хватало места для одного семейства, его слуг и небольшой армии.
От обводного канала до Стреляных стен располагался Малый Вайла’тун, усилиями многочисленных эделей, мергов и торговцев превратившийся за последние зим десять — пятнадцать в средоточие денег, знатности и почета. Жить здесь было одно удовольствие, правда, удовольствие недешевое. И хотя сам частокол появился относительно недавно, зим пять назад, появление его было все же не причиной, а скорее следствием происходящих в окружении замка изменений.
С другой стороны к Стреляным стенам примыкала некогда широкая, а теперь все более сужающаяся полоса добротных домов, в которых обитали те, над которыми злую шутку сыграли оружейники и лучники. Если бы луки были потуже, а руки посильнее, многие из этих неудачников жили бы сейчас в Малом Вайла’туне.
Сужалась полоса за счет перехода домов и участков в руки оборотистых перекупщиков и лавочников, а также по причине ветшания лачуг, занимаемых сосланными сюда калеками, среди которых, насколько было известно Тэрлу, попадались и не всегда благонадежные люди. Не в смысле их преданности потомкам Дули, а в смысле пренебрежения общепринятыми правилами и порядками. Открыто они пока никого не грабили и тем более не убивали, но ходили неутешительные слухи о том, что появляться в тех местах невооруженному торговцу или женщине без сопровождения не стоит.
Если вплоть до этих мест вабоны селились кучно, пусть и не стена к стене, но уж точно забор к забору, то дальше открывался столь любимый Тэрлом простор полей и садов, не огороженных ничем, кроме естественных преград в виде пашен, оросительных каналов да кустов хмеля, винограда и прочих выращиваемых повсюду культур. Поля простирались до самого Пограничья и, широкой дугой обступая Вайла’тун, достигали по обеим его сторонам берегов Бехемы, облюбованных поселениями рыбаков. Среди полей терялось с полдюжины деревень, называвшихся тунами и представлявших собой несколько изб, обнесенных общим забором, да десяток-другой отдельных хозяйств, торпов, принадлежавших, как правило, одной большой семье, стесняемой рамками деревни, или отпетым нелюдимам, пожелавшим не сковывать себя общественными устоями.
Наконец, последним местом, где можно было встретить вабонов, оказывались военные заставы, разбросанные по всему Пограничью, начиная с заставы Тулли на опушке леса и заканчивая той, что имела несчастье быть возведенной у самой кромки Мертвого болота. Жизнь там текла по своим законам. Законам, основанным на жесткой, если не сказать жестокой дисциплине и безоговорочном подчинении предводителям. Это был мир настоящих мужчин, бесстрашных воинов и будущих героев. Во всяком случае, так говорили родители, воспитывая проказливых детей. И дети верили. Когда-то Тэрл тоже разделял эти
