предостаточно.
— Где шеважа? — повторил он свой вопрос и красноречиво вынул из-за спины короткий меч из тех, которыми оружейники снабжали лучников и арбалетчиков на случай рукопашной. — Не отпирайся, он здесь. Ты разговаривала с ним.
— Что вам от меня надо? — пролепетала Элета и добавила более ровным голосом, приличествующим целительнице: — Как вы смеете?!
— Перекрой-ка выход, — приказал Фейли Струну и осторожно двинулся внутрь избы, где, казалось, не было места, чтобы скрыться. Струн пожал плечами, сделал шаг назад, снова запер дверь за крючок и взял наперевес дубинку, с которой, как и Тэрл, расставался разве что во сне. Элета растерянно взирала на их приготовления и сбивчиво призывала опомниться.
Не обращая на нее ни малейшего внимания, Фейли крадучись вышел в центр избы, осмотрелся, указал Струну концом меча на ворох тряпок у стены и с видом выполненного долга присел на угол сундука. Выдержал паузу. После чего неожиданно для всех присутствующих гортанно выпалил:
— Черра дан са?[1] — Вскочив на ноги и потрясая мечом, Фейли продолжал с хриплой угрозой: — Риза те! Риза те ун гар![2]
Струн, конечно, не мог похвастаться тем, что хорошо знаком со всеми достоинствами арбалетчика, однако ему даже не приходило в голову, что кто-то из вабонов с таким чувством способен кричать на языке заклятого врага. Он хорошо помнил то время, когда в их туне жили пленники из числа шеважа, но никто из фолдитов вовсе не собирался учить их грубую тарабарщину. Дикари сами были вынуждены понимать своих хозяев и, надо отметить, справлялись с этим вполне сносно.
Между тем все увидели, как ворох тряпок неохотно оживает, рассыпается и на его месте обнаруживается странного вида рыжеволосый человек в меховой шкуре. Струн почему-то прежде всего отметил чудовищный размер его грозно сжатых кулаков, а вовсе не широкое лезвие кинжала, который незнакомец прятал у бедра, как делают шеважа, готовясь вступить в рукопашный поединок. Элета вскрикнула, будто появление дикаря застало ее врасплох, и метнулась к двери. Струн машинально преградил ей путь плечом, не отводя глаз от противника. Заваривший всю эту кашу Фейли, казалось, остался вполне доволен произведенным эффектом и не спешил бросаться в бой. Чутье воина подсказывало, что в одиночку ему с этим шеважа так просто не совладать. Дикарь был загнан в угол и спасаться бегством не спешил, да и не мог. Он молча рассматривал своих врагов и как будто чего-то ждал. Все замерли, храня молчание. Даже Элета, сообразив, что легко отделаться не удастся, застыла на месте, в ужасе отвернувшись от сцены назревающего кровопролития.
Фейли тоже опустил свой короткий меч к бедру и начал обходить стол с дальней от Струна стороны. Двигался он плавно и неторопливо. Струн понял, что в конечном итоге шеважа должен оказаться запертым между ним и Фейли. Тогда уже ему самому предоставлялся выбор, на кого набрасываться первым. В этом отношении Фейли выглядел менее предпочтительно: высокий и крупный, да к тому же успешно скрывающий вынужденную хромоту, он едва ли так просто уступил бы натиску рыжеволосого силача, в то время как Струн производил впечатление неказистого слабака. Во всяком случае, сам Струн сделал бы именно такой выбор. Однако дикарь рассудил иначе.
Когда Фейли приблизился на расстояние вытянутой руки, он резко шагнул вперед и оказался почти за спиной нападающего. В воздухе мелькнул его кулак. К счастью, не тот, которым он сжимал кинжал, потому что в следующее мгновение Струн увидел, как не успевший уклониться Фейли натыкается грудью на стену, до которой он только что не мог бы дотянуться даже при большом желании. Удар был такой силы, что Фейли, судорожно пытаясь сделать вдох, мешком стал сползать по стене на пол.
Если в первый раз удивление Струна языковым способностям Фейли можно было отнести к разряду приятных, то изумление, вызванное более чем наглядной демонстрацией виртуозного искусства, доступного, как он думал прежде, исключительно ближайшим ученикам непобедимого Тэрла, причем в исполнении не кого-нибудь, а какого-то дикаря, заставило его непроизвольно отпрянуть к двери. Правда, в следующее мгновение он уже запрыгивал на пошатнувшийся стол и размахивал дубинкой, спеша упредить дальнейшие действия врага. При этом он все же отдавал себе отчет, что у последнего было достаточно времени, чтобы добить Фейли кинжалом под лопатку. Только он почему-то этого не сделал.
Шеважа на прежнем месте не было. Дубинка просвистела в воздухе, и Струн почувствовал, что стол под ним резко накренился. Дикарь снова без труда перехитрил опытного бойца. «Что же происходит», — подумал Струн, скатываясь на пол и понимая, что больше некому помешать вражескому лазутчику выскочить из западни. Шеважа боялись как воинов жестоких и отчаянных, которые любили и умели идти напролом или, напротив, нападать исподтишка, но никогда они не были особо искусны в рукопашном бою. К тому же, неохотно признал про себя Струн, вскакивая на ноги и оглядываясь, шеважа совершенно точно не умели делать одного — жалеть противников…
Дикарь метнулся к двери, чуть не сбив с ног пронзительно завизжавшую Элету. Следом за ним над головой Струна просвистел тяжелый кинжал, брошенный рукой Фейли, который нашел в себе силы подняться с пола и встать на колени. Кинжал каким-то чудом не задел в последний момент нагнувшую голову целительницу. Не задел он и рыжего беглеца, решившего, вероятно, второпях высадить дверь плечом. Лезвие с чавкающим звуком впилось в деревянный косяк и задрожало, как хвост трясогузки. Удар тела в дверь был настолько мощным, что неминуемо сорвал бы ее с петель, если бы за мгновение до этого другое лезвие не просунулось сквозь щель снаружи и не высвободило крючок. В результате, не встретив ожидаемого сопротивления распахнувшейся перед ним двери, шеважа потерял равновесие и довольно неуклюже полетел кубарем в растекшуюся перед избой лужу. Не успел он подняться, как Струн с облегчением увидел маленькую широкоплечую фигурку, которая стремительно набросилась на беглеца сзади, из-за двери, уселась на него верхом и ловко заломила ему руки за спину.
Тэрл! Откуда он-то здесь взялся? Разве не оставил его Струн крепко спать и набираться столь необходимых ему после ранения сил под теплыми шкурами?
Сбитый с толку Струн, пошатываясь, вышел под дождь и склонился над борющимися в грязи. Шеважа хрипел, плевался и пытался превозмочь невыносимую боль в руке, а Тэрл, без видимых усилий удерживая противника лицом в луже, нашептывал ему на ухо какую-то чушь:
— Лежи спокойно, Гури! И не шуми. Лучше попускай пузыри, а не то сюда сбегутся остальные фолдиты, и тебе придется несладко. Тихо, тихо! Ты же знаешь, что тебе никуда не деться. Уймись! Мы тебя, признаться, не ждали в гости, но уж теперь, будь добр, потерпи наше гостеприимство.
Струн вытаращил глаза. Тэрл разговаривал с шеважа. Разговаривал как со старым знакомым, даже называя его по имени. И что самое невероятное — дикарь как будто понимал его! Он еще некоторое время поупирался и порычал, однако стальная хватка Тэрла оказалась более веским доводом, чем слова, и в конце концов ему пришлось со стоном подчиниться.
Все это заняло несколько мгновений, показавшихся Струну целой вечностью. А потом наступила тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием противников да шумом проливного дождя по траве и лужам. Похоже, никто в деревне их драки так и не услышал.
— А теперь мы будем медленно вставать, — продолжал Тэрл, оглядываясь на Струна и хитро ему подмигивая. — Медленно, очень медленно, Гури, чтобы я тебе случайно ничего не сломал.
Чудно было наблюдать за тем, как высокий, крепко сбитый дикарь поднимается на ноги, стараясь не делать лишних движений и морщась от боли, причиняемой ему тем, кто был чуть ли не в два раза ниже и легче его. Только опытный взгляд Струна мог подметить искусный прием, которым Тэрл придерживал вывернутые на излом пальцы шеважа, не позволяя ему ни вырвать руку, ни даже повернуться.
— Вот так уже лучше. — Тэрл развернул пленника лицом к распахнутой двери и подтолкнул вперед. — Пошли. Медленно, не споткнись. Ты же знаешь, как я не люблю делать по-настоящему больно.
Они прошли мимо потрясенного увиденным и тем более услышанным Струна прямо в избу. Грязь канала с их мокрой одежды на пол, однако, похоже, никому до этого не было дела, даже Элете, потерявшей при виде Тэрла дар речи.
Снова запирая за собой дверь на чудом уцелевший крючок, Струн терялся в догадках по поводу того, что все это значит и что теперь будет. Он заметил, что Фейли уже поднялся на ноги и неуверенно стоит, опираясь рукой на край перевернутого стола.
— Мне бы очень не хотелось тебя связывать, — продолжал свой монолог Тэрл, подталкивая шеважа вперед, на центр помещения. — Однако я не знаю, могу ли я тебе по-прежнему доверять, как в былые
