Торлон. Война разгорается

которая, петляя между избами, должна была вывести их через Малый Вайла’тун к западным воротам в Стреляных стенах — ближайшим из трех — к карьеру и строящейся печи. — Во-вторых, как тебе известно, конной тягой я обзавелся не так уж давно. Только, можно сказать, привыкаю. А потому еще не успел всего предусмотреть да прикупить. Телега-то мне задарма досталась, но полозьев к ней не прилагалось.

— Так бы и сказал, — улыбнулся Хейзит. — А то «еще десять раз стает»!

— А по-твоему, не стает? Давай на полозья новые поспорим, что уже завтра тут все в грязи снова будет!

«Если сегодняшний день переживем благополучно, я тебе на радостях просто так самые лучшие полозья куплю», — подумал про себя Хейзит, а вслух предложил Исли закатать губу. Тот победно расхохотался, и повозка покатила шустрее.

С наступлением зимы Малый Вайла’тун обычно превращался в сонное царство. Если за Стреляными стенами еще кипела какая-то вынужденная жизнь, здесь все постепенно замирало и впадало в спячку. Короткие дни, почти лишенные солнечного света, бесконечные ночи, сопровождаемые заунывным завыванием вьюг, не способствовали даже у детворы желанию радоваться жизни, как она есть. Особенно это было заметно с приближением к обводному каналу. Здешние обитатели в полном составе могли позволить себе не заботиться всякий день о хлебе насущном и ограничивались лишь самыми необходимыми выездами из надежно укрытых в глубине садов поместий. Вот и сегодня дорога была безлюдна, если не считать прогуливавшейся вдоль канала троицы конных стражей да саней, лихо пересекших им путь уже почти при въезде в Большой Вайла’тун. Канал еще не замерз: оставляя за собой елочки следов, вороны прогуливались по тонкому насту и осмотрительно огибали черные лужицы воды.

Хейзит сунул руку за пазуху. Все в порядке, разрешительную грамоту на беспрепятственный провоз груза через любые ворота Стреляных стен он прихватил. Раньше у него была еще одна грамота, но ее он отдал Томлину, когда получал с него обещанные Локланом деньги на строительство. Деньги Томлин выдал, а с Хейзита взял расписку в получении. Нешуточная сумма в тысячу силфуров подлежала возврату. На том месте мысль Хейзита застопорилась и отказалась двигаться дальше. Что же получается? Он расписался в получении денег от Томлина. Расписываясь, он пребывал в полной уверенности, что делает это за Локлана, который уладит со своим доверенным ростовщиком все последующие вопросы. Так бы наверняка и произошло, но Локлан пустился в бега, и теперь в должниках Томлина оказался сам Хейзит. Вот тебе и богатство! Конечно, если в конце концов Хейзита из дела не выгонят, он с лихвой вернет долг и еще на безбедную жизнь где-нибудь поблизости от канала хватит. Но если тому же Томлину или Скирлоху вздумается воспользоваться отсутствием Локлана и выбросить Хейзита на улицу, заменив каким-нибудь своим проверенным гончаром, кто за него заступится? Постаревший Ротрам? Вряд ли у него хватит сил. Соседи Гверны? Еще хорошо, если они пройдут мимо и не подольют масла в огонь. Да уж, положение складывалось невеселое.

Хейзит подтянул левый рукав шубы и убедился в том, что красивый пестрый шнурок по-прежнему обвязан вокруг запястья. Этот шнурок, недавно полученный из рук мерзкого старичка но имени Скелли, давал ему право на свободный проход в замок, включая центральную башню, Меген’тор, где исстари обитали правители вабонов. На благо или на погибель оказал Локлан ему эту услугу? «Погибель, — подумал Хейзит, — дело нехитрое». Но вот за благо придется не на шутку побороться. И уж лучше со шнурком, чем без шнурка.

Телегу тряхнуло. Исли выругался. Впереди уже маячили высокие ворота.

До последних событий в Пограничье и на окраинах Вайла’туна Стреляные стены при всей своей прочности и внешней неприступности выполняли весьма условную роль, отделяя более зажиточную часть от, скажем так, менее зажиточной. На них никогда не было эльгяр,[7] как, собственно, и рант, по которым те могли бы ходить. Даже караул приближался к воротам лишь затем, чтобы изредка закрывать их на ночь. Теперь же там постоянно несли службу, точнее, круглые сутки скучали с десяток пеших стражей и пара конных. Появление телеги вызвало в их рядах явное оживление. Оба всадника решительно направились навстречу, всем своим видом красноречиво показывая, что придется остановиться. Хейзит сбил шапку на затылок. Его не признали, хотя иногда предъявлять пропуск не требовалось.

— Что везем? — поинтересовался один из всадников.

— Пока ничего, — ответил Хейзит, неспешно доставая и разворачивая перед носом стража верительную грамоту.

— Куда направляетесь? — более дружелюбно осведомился второй.

— Спасать Вайла’тун, — зачем-то буркнул Исли.

Всадники переглянулись.

— На строительство едем, — поспешил уточнить Хейзит, ткнув рукой в направлении уже различимых костров, которыми землекопы отогревали промерзающую глину. — Мы тут теперь часто проезжать будем.

— Что у вас там? — Первый всадник подвел коня вплотную к телеге и похлопал рукавицей по сваленным в кучу шкурам.

— Рыба, — не оглядываясь, через плечо ответил Исли. — А вам-то что? Запрещено разве?

— Проверяем, — холодно бросил страж и на глазах пораженного такой наглостью Хейзита откинул верхнюю шкуру в сторону.

Под ней действительно оказались две кадки с заледеневшей рыбой.

— Проезжайте, — почти в один голос гаркнули всадники и первыми загарцевали обратно к воротам.

Когда ворота наконец оказались позади, Хейзит оглянулся и процедил сквозь зубы:

— Совсем сдурели, дармоеды! Проверяют они, видите ли! Я знаю, что они проверяют. Беглецов наших ищут, которых и след простыл. Будто Локлан поперся бы напрямик через их тухлые ворота. Раньше сторожить надо было.

Исли предпочел промолчать. Только пустил лошадь поживее.

По эту сторону Стреляных стен Вайла’тун разрастался слабо. Сказывались, вероятно, постоянные ветра, дувшие с Бехемы и доносившие зябкую водяную пыль. Избы стояли значительно реже, чем в направлении Пограничья или даже с противоположной стороны от замка, вниз по течению, где селились рыбаки. Традиционно здесь преобладали семьи потомственных пастухов, чьи стада коров и овец давно облюбовали пышные луга, простиравшиеся с весны по позднюю осень аж до самого карьера, и хлеборобов, снимавших на плодородных землях иногда по два урожая за лето.

Изначально предполагалось, что Хейзит будет жить вместе со строителями и гончарами в новой мастерской при печи. Во всяком случае, таково было распоряжение Локлана. Первые две ночи Хейзит честно провел в землянках землекопов, трудившихся на карьере почти постоянно.

Сразу же стало понятно, что такую мастерскую, какую хотел соорудить Локлан, каменную и надежную, чтобы ее обитатели не боялись ни стужи, ни врагов, за здорово живешь не построить. Нужны были лиг’бурны, а их-то как раз в ближайшее время взять было неоткуда. Решили сосредоточить усилия на постройке самой печи. Для этого трудами Ниеракта и его людей было сложено несколько обычных печек, в которых с утра до ночи поджаривались камни для главного строительства. Однако землянки землекопов не смогли вместить всех желающих. Пришлось спешным порядком вызывать плотников на постройку хотя бы временных деревянных жилищ и усиливать вооруженную охрану, которая теперь сопровождала частые вылазки на ближайшую опушку леса за бревнами.

Вскоре выяснилась еще одна трудность, способная заметно усложнить и затянуть работы: от ночных заморозков глина в карьере каменела не хуже, чем в печи. Чтобы не останавливать добычу, стали разводить костры, которые сейчас указывали Исли прямой путь через стену все усиливающегося снега. Для костров требовались дрова. Рейды на лесную опушку участились, что прибавило волнений всем — и дровосекам с плотниками, и охраняющим их виггерам.

Поскольку глина для нужд вабонов требовалась всегда, ничего нового в необходимости зимой жечь костры и работать не только лопатами и ковшами, но и заступами с кирками, собственно, не было. Смущали землекопов — и в особенности их грозного начальника по имени Конрой, а по кличке Детка — две вещи: слухи о возможном нападении лесных дикарей, подтверждавшиеся усиленной охраной, и отсутствие надбавки к жалованью за риск и дополнительные зимние трудности.