— Ты зачем пришел, Паша? — ласково спросил Корж.
Паша деликатно переминался с ноги на ногу.
— Добре, подождем, — сказал Корж, берясь за перо.
— Третья программа, — вдруг выпалил Паша.
— А, понятно, — кивнул Корж.
Сумасшествие Паши проявлялось несколько необычным образом. Он был помешан на радио. Целыми днями просиживал Паша на деревенской площади под старым, в рыжих подпалинах, репродуктором, подвешенным к столбу. Паша чинно сидел на некрашеном табурете и прослушивал все передачи от начала до конца. К вечеру он совершенно обалдевал и начинал молоть всякую чушь.
После отбоя, по пути домой, он останавливал редких прохожих и просил отгадать загадки из радиопередач «Минутка отдыха». Чаще всего им это не удавалось, что вызывало у Паши слезы. Паша горько плакал, если прохожие не могли ответить и на вопросы из других передач, например: в каком году была написана органная прелюдия и фуга соль минор Баха — Листа? Есть ли кислород на Венере? Чем отличаются пекинские утки от белых московских?
В остальном же Паша был вполне нормальным человеком.
— У меня к вам есть один вопрос, — снова начал Паша. — Скажите, пожалуйста, товарищ Корж, какие демократические и социальные мотивы особенно сильно звучат в новеллах Мари Эбнер-Эшенбах?
— Не знаю, — сознался Корж.
— А что вы скажете насчет эмоций в рассказах Элизы Ожешко?
— Ты на меня не обижайся, Паша, — сказал свиновод, — но я даже толком не понимаю, о чем ты говоришь.
Паша помрачнел.
— А что такое пальчиковая радиолампа? Не знаете? А есть ли начало и конец Вселенной? Какая средняя удойность коров швицкой породы? Где лучше собирать лекарственный шалфей? Что кроме «Сильвы» и «Марицы» написал Имре (Эммерих) Кальман?
Все дневные передачи перемешались у несчастного в голове. Корж соболезнующе посмотрел на жертву радиоцивилизации.
— Не слушаете?! Как же вам не стыдно! — сказал Паша, с трудом сдерживая рыдания.
— Я буду слушать все передачи подряд, — пообещал Корж. — Только не волнуйся.
— Последний вопрос, — сказал Паша, — что написал за последние два года Александр Цфасман?
— Я знал, — сказал свиновод, — но сейчас забыл. Ты уж прости меня, Паша.
Паша зарыдал во весь голос.
— Ну, успокойся, не надо. Вспомни — зачем тебя сюда прислали?
На мгновение лицо сумасшедшего приняло осмысленное выражение.
— Вас вызывают в сельсовет, — сказал он и, закрыв лицо руками, опрометью бросился вон из комнаты.
Глава двадцать третья

В сельсовете Коржа дожидался Ганс Хольман, специальный корреспондент из ФРГ, долговязый, плоский, как гладильная доска, человек. Казалось, его проутюжили вместе с костюмом.
— Вы есть господин Корж? — спросил Хольман, заглядывая в блокнот.
— Он самый, — подтвердил свинарь.
Хольман вынул из портфеля, похожего на баул, фотографию и начал сличать ее с подлинником.
— Да, это вы и есть! Кажется…
— А вы сомневались?
— Станьте, пожалуйста, э-э-э-э, как это у вас называется… боком.
— А отпечатки пальцев вам не нужны? — пошутил Корж, становясь боком.
Хольман еще раз сличил фотографию с подлинником и наконец сказал:
— Спасибо, пожалуйста. Теперь я вижу, что вы есть вы!
— Благодарю вас, — поклонился свиновод. — А то я сам начал было сомневаться.
Ганс Хольман был чрезвычайно недоверчивым человеком. Недоверчивость превратилась в манию, как только он пересек советскую границу. Ему чудилось, что все, начиная от благообразного гостиничного швейцара и кончая министром, сговорились околпачить его. Даже бифштекс, который подавали ему в ресторане, вызывал у Хольмана серьезные сомнения: не сделан ли он из неведомых пропагандистских материалов, заменяющих филейную вырезку.
В Москве, на Выставке достижений народного хозяйства, Хольман дотошно изучал стенд, посвященный Коржу. Черные подозрения закрались в его душу. Дело в том, что он сам считал себя до некоторой степени специалистом по свиноводству. Его отец разводил в своем поместье свиней и слыл образцовым хозяином. Но Ганс никогда не видел у отца таких животных. Особенно поразили Хольмана- младшего хряки, воинственные и массивные, как бегемоты. Под стать им были свиноматки и крепко сбитые поросята.
«На фотографиях это выглядит очень убедительно, — подумал корреспондент, — но нет ли здесь трюка? Пропагандистского подвоха? Вульгарного обмана?
При этих мыслях Хольман начал рыть копытом землю, как застоявшийся жеребец. Эффектные заголовки будущей корреспонденции неоновыми всплесками промелькнули в его мозгу: «Мифическая ферма!», «Существует ли господин Корж?», «Афера большевиков!»
В этот день Хольман чувствовал себя взбудораженным. Всю ночь он не спал, ворочался на огромной, как бильярдный стол, гостиничной кровати с каннелюрами. В его воспаленной голове дозревал план, достойный автора стратегических Канн Альфреда Шлифена.
Дважды он слезал со своего ложа, чтобы приложиться к бутылке с русским шнапсом. Изумительный шнапс донельзя раскалил воображение специального корреспондента. Если вечером Хольман-младший думал разоблачить лишь одну мифическую ферму, то под утро он начал мыслить масштабнее. Свиноферма — деталь, частность. На ее примере он наглядно покажет пропагандистские методы большевиков. От него мировое общественное мнение узнает, из каких материалов и экспонатов большевики компонуют свои выставки, которые они рассылают по всему свету.
Утром Хольман принял решение. Он быстро оделся, выпил пару чашек кофе и, даже не пересчитав сдачу с пяти рублей, что свидетельствовало о его крайнем возбуждении, поспешил в аэропорт. Спустя два часа он сидел, уже в комфортабельном лайнере.
Но вернемся в сельсовет. Убедившись, что Корж — это Корж, хитроумный Хольман попросил немедленно повести его к свиньям. Он боялся, что большевики, узнав о его приезде, стянут в Тимофеевку лучших свиней со всей округи.
— Хочу сейчас пойти ко всем свиньям! — не без помощи разговорника составил Хольман нужную ему фразу.
— Я бы не советовал это делать, — улыбнулся Корж.
— Разве нельзя? Разве это есть секрет?
— Да нет. Вы не так сказали. Вы хотите поглядеть на свиней. Так я понимаю?
— Не хочу поглядеть, — сварливо возразил Хольман. — Хочу пойти ко всем свиньям!
— Ну, если вам так нравится, пожалуйста. Мы не возражаем. Может, отдохнете с дороги?
— Я не есть устал! — поспешил заверить корреспондент. — Я есть здоровый мужчина. Я хочу быстро, быстро пойти!
Хольман боялся лишиться инициативы, упустить момент внезапности, дать Коржу время для организационных контрмер.