оглянуться, но он понимал, что делать этого нельзя. Новый переводчик Ху-Ху ощущал нечто подобное, поскольку старался совершать как можно меньше лишних движений и лишь украдкой косился по сторонам. Выслушав ответ Бена, он наклонился к Ху-Ху и вполголоса перевел сказанное. Хайдрай слегка приподнял свою круглую голову. На секунду его злые глаза, полуприкрытые тяжелыми веками, остановились на лице Бена и сразу скользнули в сторону. Ху-Ху был не так уж пьян, как казалось сначала.
– Какого черта он отпирается? – сказал Ху-Ху. – Его зовут Мэй… – Хайдрай слегка замялся. – Френкис Мэй. Я хочу знать, что он делает в Сити и как сюда попал.
Сухощавый призадумался, взвешивая в голове какие-то мысли, потом начал переводить.
– Я человек наемный, – сказал он осторожно, и правый уголок его губ опять потянулся наверх в кривой ухмылке. – Я думаю, что мой патрон вполне мог и обознаться, но мастер Ху принимает тебя за своего знакомого по фамилии Мэй. Он хочет знать, как ты попал к Чероки.
– Твой циви просто обкурился или выпивки перебрал. Скажи ему, что я на него не сержусь. Нынче праздник. Пусть валит к своему столу и пьет дальше. – Бенджамиль давно понял, что его может спасти только наглость, и хамил вовсю.
Сказать честно, поначалу он здорово струхнул. Он был уверен, что следом за Ху-Ху появится Ингленд. Тогда положение фальшивого Бентли наверняка сделалось бы отчаянным, но минуты шли, Ингленд все не появлялся, и Беновы позиции упрочивались.
Дичайшая ситуация. Глупей и придумать сложно. Бен даже представить себе не мог, что может делать жиртрест Ху-Ху ночью в Сити, да еще без привычной охраны. Или сухощавый переводчик замещает не только Бена? Что там за складки на его френче под левой подмышкой? И что за темные дела Ху-Ху обделывает на вечеринке у яфата, если специально для этого дал отставку Ингленду? Нанял в обход официальных каналов переводчика и телохранителя в одном лице? Чтобы все было шито-крыто? Чтобы никто ни сном ни духом? А тут Бенджамиль Мэй! Прошу любить и жаловать! Неудивительно, что увидав Бена, хайдрай слегка сбился с ритма.
Впрочем, Бенджамиль тоже понятия не имел, что делать дальше. Вот если бы Ху-Ху сказал: «Простите, любезные, моя маленько обозналась…»
Сухощавый быстро сказал своему боссу несколько слов. Ху-Ху покачал головой.
– Я не ошибаюсь! – заявил он, сверля Бенджамиля взглядом. – Я знаю этого человека, последний раз я видел его позавчера. Я думаю, что он стоповская крыса. Он следит за мной и хочет сорвать сделку!
Чувство досады промелькнуло на лице переводчика-телохранителя. Он повернулся к Бену и начал переводить. Когда он закончил, в окружающем их кольце ситтеров кто-то сказал громко и трезво:
– А вот это уже настоящая предъява!
Лицо сухощавого стало официальным и сосредоточенным.
Бенджамиль открыл рот, еще понятия не имея, что он станет говорить, но в этот момент в рядах ситтеров началось какое-то сумбурное движение. Бесцеремонно расталкивая зрителей, в середину круга пробрался Максуд. Следом за ним не торопясь шел высокий худой мужчина с забранными в хвост пегими волосами и с лицом, раскрашенным цветными полосами.
– Чего там трет эта толстая гнида?! – Фатар был зол и взвинчен до такой степени, что с него, казалось, вот-вот посыплются искры.
Сухощавый собрался воспроизвести слова хайдрая, но Ху-Ху, верно истолковав бешеный взгляд широко расставленных глаз, повторил невозмутимо и даже скучно:
– Этот человек шпион. Его нужно убить, чтобы он не провалил нам сделку.
Переводчик опять собрался переводить, но Максуд остановил его жестом.
– Я понимаю по-цивильному, – сказал он на арси. – Можешь передать своему боссу, что этот человек мой брат и я собственноручно выпущу кишки из любого жирного брюха, которое вздумает быть с ним непочтительным.
– Полегче, Макс, – негромко сказал мужчина с цветным лицом. – Жирное брюхо – наш поставщик. Не стоит говорить о нем так грубо. – Мужчина пристально поглядел на Бена. – А что скажет твой фатар?
– А что тут говорить, яфат?.. – зло начал Максуд.
– Может, он тоже знает толстяка? – перебил его яфат, не отрывая глаз от лица Бенджамиля.
В одну секунду Бен решился.
– Точно! – Он одним глотком допил пиво. – Я уже видел толстого, а он видел меня. Позавчера вечером я стоял наблюдателем у юго-восточных ворот. Жирдяй о чем-то договаривался с Кабуки, а я смотрел. Вот, собственно, и все. Правда, узнал я его не сразу.
Яфат сказал, задумчиво поглаживая аккуратную бородку:
– Ворота – внутреннее дело Бентли. – Его лицо приняло благодушно-отеческое выражение. – Ты не обязан рассказывать мне о встречах на вашей территории, но спасибо, что предупредил.
Переводчик негромко вводил Ху-Ху в курс дела. С каждым словом хайдрай делался все мрачнее.
– Вранье! – наконец заявил он. – Я не был в пятницу у юго-восточных ворот. И я не встречался с Кабуки.
– Он говорит, что не был у ворот, – сообщил Максуд яфату.
– А меня зовут Френкис, – вставил Бен, шалея от собственной наглости. – И я его служащий, и еще я крыса.
– Что они говорят?! – раздраженно произнес Ху-Ху.
– Это неважно, – сказал яфат, обращаясь в основном к переводчику. – Объясни мастеру Ху, что выдвинутые сторонами обвинения очень серьезны. И теперь нам не обойтись без шнура.
– Пулю на шнур! – заорали вокруг сразу в несколько глоток.
Кольцо зрителей пришло в движение. Все пестрое собрание загомонило и засуетилось.
Краем уха Бенджамиль слышал, как Ху-Ху переспрашивает переводчика про пулю. Бен подался вперед, пытаясь понять, о какой такой пуле идет речь. Откуда-то вынырнуло лицо Максуда.
– Ничего не бойся. – Губы фатара обожгли ухо Бенджамиля азартным дыханием. – Ты должен драться с толстым. На все соглашайся и не о чем не думай. Постарайся хорошо запомнить место, где сидит противник, и делай как можно меньше движений. Я буду твоим секундантом. Господь нам поможет.
Бен хотел спросить, как он, собственно, должен драться с Ху-Ху, но Максуд уже отодвинулся.
Вокруг начался полный бедлам. Пьяные ситтеры двигали столы, расчищая пространство в середине зала. И хотя Бен ничего толком не понимал, его неожиданно охватило то самое чувство, которое он уже испытывал, когда, прыгнув с балкона Виктора Штерна, медленно плыл над темным ущельем улицы, – непередаваемая смесь ужаса и восторга. Только в этот раз его парашютом была непоколебимая уверенность и наглость, огненным фонтаном бьющая из стоявшего рядом Максуда. «Неужели я и впрямь становлюсь ти-эмпатом?» – с изумлением подумал Бен.
– Одну минуту! Одну минуту! – Сухощавый переводчик поднял руку, пытаясь привлечь к себе внимание среди всеобщего хаоса. – Мастер Ху не может драться! Во-первых, он не приемлет насилия, а во-вторых, если он получит ранение, то не сможет выполнять свои обязательства по сделке.
– Мастер Ху, наверное, думает, будто он наш единственный поставщик оружия. – Яфат засмеялся. – Впрочем, согласно правилам, он может выставить вместо себя одного бойца.
Максуд презрительно сплюнул на пол. Переводчик обернулся к Ху-Ху и начал ему что-то горячо объяснять. Ху-Ху, вышедший из своего обычного состояния полудремы, отвечал зло и раздраженно. Бен прислушивался, стараясь уловить, о чем речь. Уголок рта сухощавого опять потянуло вверх.
– …Нет! – сказал он достаточно громко. – Теперь отказаться уже нельзя.
Ху-Ху сказал несколько слов и, отвернувшись, стал смотреть в сторону. Переводчик опять поднял руку, требуя тишины:
– Мастер Ху выставит бойца!
– Этим бойцом, надо полагать, будешь ты? – спросил Максуд на цивильном.
Сухощавый кивнул. Он был серьезен. Челюсти его плотно сжались, только непослушный рот все норовил улыбнуться одним углом.
– В таком случае, – сказал Максуд, и шум вокруг моментально приутих, – в таком случае мой фатар тоже имеет право выставить бойца! – он повернулся к Бену: – И не вздумай возражать, братишка.
Вокруг одобрительно засвистели. Максуд повернулся к переводчику Ху-Ху:
– Правила знаешь?
