раввины» отрицают возможность ритуальных убийств, а потому следствие направлено-де против «всего еврейства». (И более того, оскорбительно для тех иностранных государств, где евреи занимают высокие посты — как бы донос им на Россию). Ну кто из русских рискнул бы заявить (или поклясться Всемогущим Богом), что среди хлыстов не бывает ритуальных убийств? Это предполагало бы существование организации, знающей «всё о каждом». Конечно, такой не существует. Во всех протестах звучало возмущение, что «такие обвинения» выдвигаются «в прогрессивном XX веке». Но всего через год самые прогрессивные страны набросились друг на друга и истребляли друг друга 4 года, травя ядовитыми газами, да ещё лет через 30 одна из самых прогрессивных стран выдумала душегубки и газовые камеры, а другая, не менее прогрессивная, атомную бомбу и сбросила её на мирный город. Это уж были убийства не одного ребёнка, а «жертвы» миллионами. Так что прогресс тут явно не при чём.
Да и сейчас в России ритуальные убийства происходят постоянно — то трёх монахов Оптиной Пустыни, то священника в Сибири… Причём убийцы сами признаются, что действовали из побуждений, связанных с мистическими переживаниями. Значительность «дела Бейлиса» происходила из того, что обсуждение версии ритуального убийства было табуировано, — и либеральная среда этот запрет приняла и поддержала со всей страстью. То есть, дело (как весомый политический фактор) и было-то создано оппозиционной прессой.
Главное для России заключалось в том, что за этими всемирными криками был забыт убитый ребёнок, отброшен, как нечто никому не интересное. Результат процесса свёлся к тому, что Бейлис был оправдан. Ему собрали по всему миру по подписке капитал и он уехал в Америку. Но ведь труп убитого ребёнка остался. Если его убил не Бейлис, то остаётся вопрос — кто? Если Чеберяк, надо было судить её. Но это уже никому не было интересно. Русское «общественное мнение» согласилось с тем, что судьба Ющинского — пренебрежимая величина сравнительно с судьбою Бейлиса. Что здесь идёт речь о личностях иного качества, иного вида. И это на примере ситуации, особенно доходчивой для любого человека — убийства ребёнка. Как писал Розанов:
«Они продадут не только знамёна свои, не только историю, но… и определённую конкретную кровь мальчика».
Для обвинения евреев в ритуальном убийстве было создано совершенно особое название — «кровавый навет». Такого термина не было для обвинения хлыстов или черемисов. Точно также, как во II мировую войну потери поляков, белорусов или сербов так и назывались потерями, а потери евреев — это был «Холокост», т. е. нечто принципиально другое.
Это и был и три основные обвинения, настраивавшие русское и мировое еврейство оппозиционно по отношению к тогдашнему жизненному укладу России: «евреи не пользуются в России равноправием», «русское правительство организует еврейские погромы», «кровавый навет».
Шульгин вспоминает:
«Кто помнит политическую еврейскую среду тех времён, тот помнит и её тогдашнюю злобу. Всё это клокотало ненавистью. К кому? К правительству и ко всему тому, что за этим правительством стояло или этим правительством охранялось».
Тоже настроение подтверждает совсем другой источник — один из лидеров сионизма X. Вейцман. Он вспоминает, что во время I мировой войны, будучи в Англии, с ненавистью высказался о России. Его собеседник удивился: как может человек, сочувствующий Англии так относиться к России, когда она делает так много для победы. На это Вейцман, как он вспоминает, ответил, что «каждая русская победа — кошмар для евреев».
Но совершенно очевидно, что та «ненависть к правительству и всему, что оно охраняло», о которой вспоминает Шульгин, — не евреями была выдумана. Ещё когда ни о каком еврейском влиянии невозможно было говорить, Печорин написал:
Это настроение смог почувствовать ещё Пушкин:
И Достоевский в «Дневнике Писателя» не раз обращал внимание на барски-презрительное отношение к народу, переходившее в ненависть к России и всему русскому (включая правительство).
Родоначальниками этой традиции были такие аристократы, как Чаадаев, Бакунин, Гарцен. А те были последователями Вольтера и Руссо, с еврейской традицией не связанных.
Розанов написал в 1914 г. статью «Поминки по славянофилам», где так характеризует отношение к ним либерального течения:
«„Спора“ никакого не было и не вышло… Было — гонение, было преследование; было на семьдесят лет установившееся заушение, плевки, брызги жидкой грязи, лившиеся с колёс торжественного экипажа, где сидели Краевские, Некрасовы, Благосветловы, Шелгуновы, Скабические, Чернышевские, Писаревы, — на людей, жавшихся куда-то в уголок, не слышимых, не разбираемых, не критикуемых… Так вот в чём дело, и вот где корень расхождения (…), которое определило собою на семьдесят лет ход рус истории… Шло дело о нашем отечестве, которое целым рядом знаменитых писателей указывалось понимать как злейшего врага некоторого просвещения и культуры, и шло дело о христианстве и церкви, которые указывалось понимать как заслон мрака, темноты и невежества; заслон и в существе своём — ошибку истории, суеверие, пережиток „то, чего нет“».
Заметим, что в списке «знаменитых писателей» («сидящих в экипаже»)-нет ни одного еврейского имени, и это у Розанова, к тому времени так нелиберально-чувствительного к еврейскому влиянию (хотя, что касается христианства и церкви, то сам он в этом «экипаже» мог бы поместиться — где-то «на облучке»). Но когда он пишет о «корне расхождений», об его начале, то следует исторической истине.
3. Русская интеллигенция и евреи
В то же время евреи всё шире входили в русское образованное общество и влияли на развитие русской культуры. Всякий знает художника Левитана, скульптора Антокольского, музыкантов братьев Рубинштейн, основавших Петербургскую и Московскую консерватории, собирателя русского фольклора Шейна и очень многих ещё.
Появился вызвавший столько споров сборник «Вехи», его составителем был Гершензон, и из 7 авторов трое были евреи: Гершензон, Изгоев (Ланде) и Франк.
Формулировались разные взгляды на роль евреев в культурной жизни России.
О роли еврейства и иудаизма много размышлял и писал Розанов. Его отношение ко всему историческому еврейству имеет, как стало позже модно говорить, «характер любви-ненависти». С одной стороны, он считал иудаизм идеальной, «истинной» религией, религией плодородия, рода, семьи, полноты жизни, кагал — идеальной формой общины; христианство, в продолжении всей его литературной деятельности, представлялось Розанову как некоторая разрушительная антитеза: религия, возводящая в идеал безбрачие, девство, и в заключение, ориентированная на смерть. Он называет себя антихристианином, Антихристом. В заметках последнего года жизни у него есть даже раздел, озаглавленный «Перехожу в еврейство».
С другой же стороны, всё время (кроме, может быть, да и то отчасти, последнего, предсмертного года) он указывал на опасный социальный характер еврейского влияния, особенно для России.
Так, он писал:
«Почему вы пристали к душе моей и пристали к душе каждого писателя, что он должен НЕНАВИДЕТЬ ГОСУДАРЯ.
Пристали с тоской, как шакалы, воющие у двери. Не хочу я вас, не хочу я вас. Ни жидка Оль д’Ора, ни поэта Богораза. Я русский. Оставьте меня. Оставьте нас, русских, и не подкрадывайтесь к нам с шёпотом: «Вы же ОБРАЗОВАННЫЙ ЧЕЛОВЕК и писатель и должны ненавидеть это подлое правительство».
Тут было и стремление к независимости, чтобы не поддаться общему течению:
«Жидки могут удовольствоваться, что за ними побежал Вл. Соловьёв, но Розанов за ними не побежит
Но были и постоянно высказываемые мысли:
«Он удобрил вас, он оплодотворил вас. Он подошёл и сказал вам, что то, о чём вы думаете и чем озабочены, легко исполнить… И вы даже не замечаете, что уже не „сам“ и „я“, а — „его“. Почва, которая засеяна евреем и которую пашет еврей».
«И гибнете. „Через 100 лет“ нет русского + еврей, а только один еврей + погибший около
