Шахта могла находиться позади замурованной двери. Самсон ел спагетти, не поднимая головы.
— Тайна пещеры ясна, — пророчествовал он. — За дверью нас ждет дьявол. Он заточил отшельника и хочет то же самое проделать с нами.
А что касается летучих мышей, то они слуги дьявола.
Не найдя аргументов в пользу повторного исследования пещеры, я сказал Самсону, что мы вернемся к летучим мышам, если гиены Харара не оправдают наших ожиданий. Мы оставили свои сумки в отеле и сели в микроавтобус, следовавший в Харар.
Дорогу к городу-крепости совсем недавно построили китайцы. По асфальту разлилось целое море коров с загнутыми рогами, расступившись лишь на секунду, чтобы пропустить нас.
Подобно дороге, по которой мы ехали, микроавтобус был абсолютно новым. Мы оказались единственными пассажирами, и это обстоятельство выглядело подозрительно. В таких странах, как Эфиопия, ни одно транспортное средство не тронется с места, не будучи забитым до отказа. Водитель, лицо которого подергивалось от сильного нервного тика, сообщил, что выиграл микроавтобус в карты. Когда я поинтересовался причиной отсутствия других пассажиров, он поспешно сменил тему, объявив, что Харар — это жемчужина Эфиопии. Когда его вижу, сказал он, то начинаю рыдать, как мать, у которой умер ребенок.
Я спросил, слышал ли он что-нибудь о гиенах и золоте. Водитель издал визгливый звук, похожий на смех.
— О, да, — кивнул он. — Там их тысячи. Ночью они приходят к стенам города и крадут детей. Каждый год пропадают десятки детей. Это проблема для нашего мирного города.
Он умолк и погладил рулевое колесо.
— Мы ничего не можем сделать. Понимаете, если убьешь гиену, вместо нее родятся десять новых.
— И так было всегда?
— Да, с глубокой древности. Все знают, что когда-то гиены были людьми, вроде меня или вас, они влюбились в самую красивую дочь эмира и каждую ночь пытались проникнуть во дворец, в ее спальню. Эмир так рассердился, что превратил всех поклонников дочери в этих отвратительных собак.
Большинство городов на границе Сахары пропитаны атмосферой апатии, причиной которой является жара и национальная склонность к безделью. Однако в Хараре царила настоящая восточная суета. Все были заняты. Одни считали деньги. Другие спешили по делам или сбивали масло, тряся пластиковые бутылки с молоком.
Даже выстроившиеся рядами прокаженные толкались и ссорились из-за милостыни.
На рынке широкие плетеные корзины были до краев наполнены катом, окрой, дынями, чечевицей, манго и рыбой с черным брюшком. Здесь продавался арахис, макароны, блоки серой соли и опунция. Разнообразие фруктов и овощей впечатляло, но ничто не могло сравниться с ассортиментом контрабандных товаров.
В эфиопских магазинах, как правило, продается совсем немного товаров низкого качества — ассортимент почти не выходит за пределы продуктов первой необходимости. Китайские сковородки, пластиковые ведра, резиновые сапоги и разделочные доски. Однако близость Харара к Джибути превратила город в прибежище незаконной торговли. Магазины ломились от широкоэкранных телевизоров новейших моделей, синих джинсов, блоков сигарет «Мальборо» и бутылок виски. Куда бы я ни бросил взгляд, всюду из грузовиков выгружали коробки с контрабандным товаром.
Я попытался представить, как выглядел Харар в 1854 году, когда к его стенам подошел Ричард Бартон, знаменитый исследователь и лингвист викторианской эпохи. Британская Ост-Индская компания направила его для изучения морского побережья Сомали, и ученый прибыл инкогнито, не зная, станет ли он гостем или пленником. Он был первым европейцем, который проник в город и избежал казни; впоследствии Бартон описал свои приключения в книге «First Footstep in East Africa».
Узкие улицы старого города были заполнены народом. Старики играли в шашки, в качестве которых использовались перевернутые крышки от бутылок; они полулежали на койках или прихлебывали чай из мяты. Толпы женщин в традиционных шароварах слонялись у многочисленных мечетей, надеясь выпросить милостыню.
Здесь же ковыляли дети с огромными узлами на головах, а свирепые собаки пытались кусать их за пятки. Дверные проемы вели с узких улиц в тенистые дворики под раскидистыми ветвями акаций. Брадобреи водили острыми лезвиями по щекам клиентов, а затем втирали в их кожу керосин. Матери стирали в тазах одежду. Верующие молча молились, а у каждой двери сидели мужчины с набитыми катом ртами и выпученными, как у лотофагов, глазами. К полудню большинство мужчин Харара уже пребывали в трансе.
Лавочник объяснил нам, где можно увидеть гиен. За городской стеной в тени дерева стояло грубое беленое здание. В его дворе был выстроен алтарь, и теперь на нем спал один из нищих.
Пространство вокруг дома было усеяно сотнями челюстей и передних зубов.
Во дворе дома молодая женщина, сидя на корточках, вычесывала гнид из волос дочери. Она несколько минут беседовала с Самсоном, не поднимая на него взгляда. Он сообщил мне, что мы пришли именно туда, куда нужно, — муж женщины был человеком-гиеной. Женщина принесла нам по стакану сладкого чая и сказала, что ее муж Юсуф скоро вернется.
Через десять минут у дома появился мужчина; выглядел он вполне дружелюбно. Обращали на себя внимание тонкие губы Юсуфа, смуглое лицо и отсутствие бровей. Он тащил за собой на веревке тощую корову. Я представился и спросил, какие обязанности у человека-гиены. Он махнул рукой, приглашая меня сесть и понаблюдать за его действиями. Не теряя времени, он поточил два ножа друг о друга и подвел корову к дереву. Затем он обмотал один конец веревки вокруг шеи животного, а второй вокруг передней ноги. Несильный толчок, и корова опустилась на колени, как жертва перед палачом. Она негромко мычала в знак протеста, но, похоже, смирилась со своей судьбой. Юсуф занес один из ножей над яремной веной животного и произнес традиционную молитву: «
Корова упала, а кровь продолжала литься на землю рядом с ней. Не успел я подумать, что все кончено, как задние ноги животного взбрыкнули в последнем приступе агонии.
Юсуф принялся разделывать тушу. Он слил остатки крови в ведра, отделил голову и конечности, вырезал легкие и потроха, очистил желудки от остатков непереваренной травы. Затем он разрубил тушу на мелкие куски.
Я спросил Юсуфа, зачем он умертвил животное.
— Каждую ночь я кормлю гиен, — ответил он. — Этим занимался мой отец и отец моего отца. Мой старший сын Аббас будет делать то же самое. Это традиция нашей семьи, обязанность, которая передается из поколения в поколение.
— Корова была больна?
— Нет! — воскликнул Юсуф. — Мы кормим их самыми лучшими коровами и убиваем их по правилам, выпуская всю кровь.
— А что будет, если вы не покормите гиен?
Лицо Юсуфа внезапно застыло, словно маска.
— Если мы не покормим их, они нападут на Харар и унесут всех детей.
— Они когда-нибудь вас кусали?
— Много раз, — ответил человек-гиена, запихивая в рот измазанными в крови пальцами листья ката. — Но лучше пусть кусают меня, чем едят наших детей.
— А сколько людей-гиен в Хараре?
Юсуф гордо выпрямился и рыгнул.
— В прежние времена их было много — не меньше десятка. Городу ничего не угрожало, потому что гиены были довольны. Но теперь молодежь не хочет заниматься этим делом. Они не понимают, какую ужасную цену им придется заплатить. Если никто не будет кормить гиен, животные разозлятся и одичают.
— А кто платит за мясо?
