религиозные пристрастия, — ведь это уже восемнадцатый убийца, подсылаемый ими к государю! А финансирует всех бандитов не кто иной, как благочестивый Филипп II…»
Тут вдруг мессир Баланже прикусил губу, глаза его округлились от страха. Я хотел было оглянуться, чтобы посмотреть, что привело в ужас словоохотливого аптекаря, но не успел: чьи-то мощные длани обхватили меня сзади и оторвали от земли, одновременно кто-то ловко заткнул мне рот кляпом и резким движением надвинул шляпу на глаза. Не будучи в состоянии кричать о помощи, я был брошен в какой-то экипаж, лошади тронулись с места рысью, унося не в меру настырного путешественника во времени навстречу его судьбе.
Даже высокопарная концовка не ослабила впечатления, произведенного этой частью рассказа. Все сидели молча, ожидая продолжения.
— Предлагаю небольшой перерыв, — коварно заявил Ольсен. — Я вас, должно быть, утомил, да и подкрепиться не мешает.
Все дружно запротестовали.
— Ваша воля, — сдался он. — Из подробного письменного отчета можно узнать все детали моего ареста и первого допроса, состоявшегося, кстати, в тот же день. Скажу лишь, что обращались со мной сносно и костей не ломали. С самого начала я отказался отвечать на все вопросы и нахально потребовал личного свидания с королем, налегая на то, что имею для него сведения исключительного значения. Сам я, конечно, не слишком верил в то, что мои настояния дойдут до царственных ушей, и поэтому начал исподволь обдумывать план побега. Но, как известно, чудеса чаще всего случаются, когда их не ждут. Уже на другой день меня препроводили в Лувр, и я предстал перед Генрихом.
Он принял меня в небольшой комнате, окна которой выходили на набережную Сены. Обстановка была довольно скромной: широкий письменный стол, заваленный бумагами, этажерка с книгами, несколько кресел. Словом, все как в кабинете современного чиновника, если не считать небольшой картины в золоченой раме, изображающей выезд Дианы. Полагаю, она принадлежала кисти Рубенса, а в роли богини выступала покойная возлюбленная короля Габриэль д'Эстре, герцогиня де Бофор. Боюсь, эта очаровательная миниатюра безвозвратно утеряна: мне не удалось разыскать ее в музейных каталогах.
Отпустив стражу, Генрих довольно долго и бесцеремонно меня разглядывал. Потом, составив, видимо, свое мнение на мой счет, поинтересовался, кто я такой и почему добивался свидания с королем.
Я, как вы догадываетесь, начал отвечать согласно заготовленной на такой случай легенде: небогатый фландрский дворянин д'Ивар, ненавижу поработителей своей родины испанцев, приехал в Париж, чтобы увидеть великого Генриха и служить ему, чем могу, готов вступить в его доблестную армию и так далее. Он выслушал, не перебивая, и спросил: «Что за важную тайну, сударь, вы собирались мне открыть?» — «Я хотел предупредить вас, сир, о покушении Равальяка, но не смог пробиться к вам раньше. Слава богу, вмешалось само провидение».
Вы понимаете, друзья, теперь, когда убийство все равно не состоялось, мне ничего не стоило завоевать таким образом доверие короля. Надеюсь, Гринвуд, даже вы не примете это за нарушение запрета.
— Посмотрим, посмотрим, — уклончиво ответил эксперт.
— «Ну а вы, мсье д'Ивар, откуда вы сами узнали о готовящемся злодеянии?» — допытывался Генрих, и мне пришлось наплести с три короба о встреченных в харчевне подозрительных монахах и случайно подслушанном разговоре. Сочинял я вдохновенно и начал уже верить сам себе, когда вдруг на лице короля появилась откровенная усмешка. Я невольно стушевался, но после секундной паузы, вспомнив наставления Малинина, решил идти напролом.
— Да, я рекомендовал вам этот прием, — подтвердил психолог.
— Вот, вот. «Вы мне не верите, ваше величество? — спросил я. — Тогда испытайте меня огнем».
Ответ был совершенно неожиданным. «Полноте, сударь, не морочьте мне голову, иначе я просто велю вас повесить. А теперь быстро выкладывайте, из какого вы времени?»
Я не поверил своим ушам. «Вы хотите спросить, откуда я родом, сир? Так я уже имел честь сообщить, что во Фландрии…» — «Перестаньте, — резко перебил он. — Я хочу знать, из какого-века вы сюда заявились».
Малинин, пораженный до крайности, поймал себя на том, что сидит с открытым ртом. Другие реагировали не менее приметно. Лефер схватился за голову, Гринвуд вскочил и нервно зашагал по комнате, а Кирога хладнокровно заявил:
— Этого не может быть.
— Ах, не может быть?! — воскликнул Ольсен. — Тогда смотрите.
Он подбежал к двери и нажал ряд кнопок на расположенной возле нее панели. Стена, затянутая узорчатым обивочным материалом, начала белеть и превратилась в большой экран, по которому побежали кадры стереоленты. Вот король, словно позирующий перед кинокамерой (это он разглядывает странного узника Бастилии), вот картина с изображением Дианы-Габриэль, массивный стол, этажерка, окно, за которым можно было видеть волны Сены. Словом, все, как описывал Ольсен. Наблюдать эти чудом ожившие образы старины было ощущением ни с чем не сравнимым. Малинин почувствовал, что все присутствующие, включая невозмутимого Кирогу и самого Ольсена, заворожены совершавшимся на их глазах колдовством. Впервые с того момента, как путешественник во Времени начал свой рассказ, вся эта история обрела неотразимую, пугающую достоверность.
2
Монарх и его гость на экране вели свою беседу на старофранцузском языке, а чуть ниже изображения поползли буквы перевода.
Генрих (настойчиво и с раздражением). Говорите же, я жду!
Ольсен (после заметных колебаний). Вы правы, сир, я не ваш современник. Нас отделяют во времени восемь веков.
Генрих (хладнокровно). Как раз половина срока, минувшего от рождества Христова. Ну, зачем же вы к нам пожаловали?
Ольсен (смущен, в данной ему инструкции явно не предусматривался подобный вопрос). Видите ли, ваше величество, людьми моей эпохи движет понятная любознательность. Мы стремимся глубже познать прошлое, находя в нем бесценное поучение для сердца и ума. Полагаю, это не чуждо и вашим современникам.
«Витиевато изъясняется, не может найти нужного тона», — подумал Малинин.
Генрих (кивая). В молодости я основательно штудировал записки Цезаря о галльской войне. Вероятно, почерпнутая там мудрость помогла мне утереть нос испанскому кузену. Хотя и он, должно быть, читал Цезаря.
Ольсен (угодливо). Не каждому дано постигнуть мысль гения и извлечь урок из его деяний.
Малинин ощутил раздражение и по тому, как задвигались остальные, понял, что не он один. В самом деле, Ольсен изрекал какие-то банальности, да вдобавок тошнотворно льстил своему венценосному собеседнику.
Генрих (раздумчиво). Я всегда советую своим маршалам читать Цезаря. Не ради прямого подражания — упаси бог! Военное дело изрядно продвинулось вперед, особенно с тех пор, как появилась артиллерия. Но дух полководца, его воля — здесь всегда есть чему поучиться… (После секундной паузы, улыбаясь.) Впрочем, сам я ничему не научился, пока не набил себе шишек.
Ольсен. Иначе вы бы не стали великим королем.
Генрих. Да, разумеется. (Подавшись вперед и уткнув свой палец в грудь Ольсену.) Объясните, сударь, почему вы избрали для путешествия в прошлое день 14 мая 1610 года? Какое поучение вы и ваши ученые коллеги хотели извлечь из того факта, что фанатик, подосланный испанцами, собирался заколоть короля Франции?
