свои объяснения.
19 мая 1591 года Афанасий Нагой просил у Горсея лекарство, три дня спустя после угличских событий. Три дня — это время, в которое можно добраться водой от Углича до Ярославля. В Ярославле Афанасий Нагой пытается поставить мятеж. Мятеж не встал, так же как не встал мятеж и тремя днями ранее в Угличе. Битяговского и его людей избивали не угличане, а Нагие и казаки.
Бессмысленно было просто увезти царевича, объявив его умершим. Объявить его убитым Годуновым и поднять мятеж! Вот замысел, достойный фаворита Иоанна Грозного, Но мятеж — это еще не победа над Годуновым. И вот в конце июня появляется у стен Москвы хан Кызы-Гирей со всей ордой. Но мятеж не встал ни в Угличе, ни в Ярославле, ни в волжских городах, ни в Москве, хотя кто-то и возбуждал москвичей пожарами, и хан, не рассчитывавший на единоборство с Годуновым, бежит назад, сговор с Афанасием Нагим не дал результата.
Василий Шуйский и Лжедмитрий встали перед Думой и земцами на суд. Шуйский утверждал, что на престол взошел не царевич, а Григорий Отрепьев. Царь и не отвергал, что он Григорий Отрепьев, но он же и царевич Дмитрий, скрывавшийся под этим именем от Годунова.
Иезуиты точно рассчитали интригу с игрой имен. Иначе и невозможно было бывшему дьякону, лицу очень известному, объявить себя царем.
Но!
Подвело иезуитов положение московского государя. Цель у иезуитов распадалась на два плана. Первый — это посадить нерусский престол царя, обращенного в католичество. Тайно обращенного, ибо иезуиты понимали, что объявленный католик до Москвы не дошел бы. Римским престолом давно владела наивная убежденность, что московский государь, обладающий огромной властью, способен при желании обратить в католичество русский народ одним своим словом. В свете этой убежденности и до истории с Лжедмитрием разыгрывались хитроумные комбинации, но они ни к чему не привели. Не сразу, но иезуитам пришлось убедиться, что и Лжедмитрий, заняв царский престол, с каждым днем все далее и далее отодвигает исполнение своих обязательств по введению католичества на Руси.
Второй план замысла был более дерзновенен. В Риме давно раздумывали над тем, как бы объединить под одной католической короной Речь Посполитую и Московское государство и создать тем самым могучую силу для низвержения турецких султанов, русскими руками защитить венецианских и генуэзских купцов, оберечь католицизм от реформаторских движений и от удара ислама. Поставить польского короля-католика на московский престол не представлялось возможным, тогда иезуиты задумали поставить московского государя, во всем им послушного, на польский королевский трон.
Известно, что Лжедмйтрий, едва заняв московский престол, объявил себя императором и потребовал признания этого титула от короля Сигизмунда. Король и польские вельможи возмутились этим домогательством, но иезуиты не возмутились, а всячески урезонивали Сигизмунда.
К весне в Речи Посполитой частью польских вельмож, находившихся под сильным влиянием ордена иезуитов, готовился бунт против короля.
Лжедмитрий всю зиму вел военные приготовления, будто бы против турецкого султана. На самом же деле орден иезуитов рассчитывал на военную поддержку бунта Лжедмитрием. Иезуиты не исключали, что избрание столь сомнительной личности королем встретит сопротивление. Но и здесь они имели дальний расчет: брак Лжедмитрия с Мариной Мнишек. Только с Мариной Мнишек, целиком поставившей себя на службу римскому престолу. В дни наивысшего успеха Лжедмитрия король Сигизмунд предложил ему в жены свою сестру. Сватовство было отклонено, этот брак иезуитов не устраивал, ибо их не устраивал Сигизмунд. Они дерзали на большее. Сын Лжедмитрия и Марины Мнишек, рожденный в браке от католички и тайного католика, был, с их точки зрения, неоспоримым претендентом сразу и на московский престол и польскую корону.
Лжедмитрий умел оценить опасность своего брака с Мариной, но отступить не смел, ибо здесь проходила граница возможного для него маневрирования. Орден раскрыл бы его тайну, если бы он попытался отменить сватовство. Он торопил его, дабы к весне, к бунту против короля, уже быть супругом польской высоковельможной пани, подставленной ему иезуитами, и получить право претендовать на польскую корону.
V
С ночи 17 мая 1606 года прошло без малого четыреста лет. Из них триста лет падают на царствование дома Романовых. Родоначальник царствовавших Романовых, отец первого царя их династии, Филарет, он же и патриарх, принимал участие в позорном спектакле «обретения мощей невинно убиенного царевича» в Угличе, переноса их в Москву и причисления царевича Дмитрия к лику святых русской православной церкви,
Романовы, спасая лицо родоначальника, церковь — канонизированный обман, затвердили своей властью нелепую выдумку об убийстве. Отсюда и все недоумения, все противоречия и путаница вокруг личности Лжедмитрия I. Ни один русский историк не имел возможности обойти цензурные установления.
В конце прошлого века церковь уже не могла сдерживать историков, накопилось очень много хотя бы и предположительных высказываний в пользу того, что Лжедмитрий I был истинным сыном Ивана Грозного, в обиход был введен новый аргумент. Говорили так: если признать, что царствовал истинный Дмитрий, то этим оправдывается польская интервенция в Российское государство. Царизм хотел выглядеть всегда правым в своей польской политике.
Однако этого рода аргумент не что иное, как преднамеренное искажение событий и смешение времен.
Ни одно из сословий Речи Посполитой, ни народ, ни шляхта, ни высшие магнаты, ни видные государственные деятели, ни сейм целиком не поддерживали претендента 1603 года. Ян Замойский, коронный гетман, называл суету вокруг претендента «комедией Плавта и Торенция». Претендента поддержал король Сигизмунд — чужак в Польше (шведский принц), фанатик, полностью находившийся в руках иезуитов. Но и он был вынужден объявить поход «Дмитрия» частным делом воеводы Юрия Мнишека.
Лжедмитрий вступил на русскую землю в сопровождении всего лишь полутора тысяч сабель польских всадников, «уголовного сброда», как его называли тогда польские государственные деятели. Вел этот сброд Юрий Мнишек, не менее других замешанный в уголовных делах (обворовал королевскую казну),
Если бы среди русских людей не царила убежденность, что царевич Дмитрий жив, этот поход ни к чему бы не привел. Даже для крестьянской войны в тот момент, в 1605 году, его имя не могло стать знаменем, смута еще не приобрела всеразмывающего характера, не пришло время и для открытой интервенции.
Вот как депутаты сейма 1606 года оценивали авантюру с Лжедмитрием I. Из выступления одного из депутатов: «Если бы Бог не расстроил планов иезуитов, то они заставили бы французов изменить династию, которая царствовала у них более шести столетий; мы увидели бы постоянного врага Франции, возведенного на ее престоле иезуитами. Это было бы, конечно, гораздо более удивительно, чем если бы они дали нам в короли своего Дмитрия московского. Но, во-первых, — это предприятие иезуитов опиралось на самые шаткие основания, они прибегали к самым безнравственным мерам, которые, однако, не имели успеха. При всем том незрелые планы, составленные иезуитами относительно России, вдохнули в них столько гордости, что они считали для себя позволительным все, что им угодно, вопреки законам королевства».
Польское издание этой речи было скуплено иезуитами и сожжено. Русский перевод сделан с латинского издания 1609 года в Германии.
Заметим, что как раз в это время иезуиты пытались взорвать в полном составе английский парламент.
Можно надеяться, что советская историография, не связанная с тенденциями дома Романовых и с царистскими опасениями дать индульгенцию польскому народу в истории с Лжедмитрием, оснащенная всеми современными средствами исследования, сможет наконец разобраться в парадоксах Смутного времени.
