Секретная миссия рязанского князя

него для этого достало бы.

Не есть ли Димитрий самый для нас главный свидетель? Его свидетельство в защиту Олега не только договор с Олегом о военном мире. В 1385 году Димитрий Донской выдает замуж свою дочь за сына Олега Рязанского... А как он дочь-то сумел убедить, что выдает ее замуж к друзьям, а не к врагам?

Стало быть, были у Димитрия Московского доводы в защиту Олега Рязанского. Не прислушаться ли и нам к этим доводам?

Федор Шахмагонов.

Старым повесть, а молодым память

Над статьей писателя Федора Шахмагонова размышляет историк Андрей Надиров.

Историк Д.И. Иловайский писал:

«На Олеге (Рязанском.—А. Н.) очень ясно отразились современные ему княжеские стремления к собиранию волостей. Видя, как два главных центра, в Северо-Восточной и Юго- Западной России, притягивают к себе соседние волости, он хочет уничтожить эту силу тяготения и стремится инстинктивно создать третий пункт на берегах Оки, около которого могли бы сгруппироваться юго-восточные пределы...» К тому же все — от происхождения и традиций до личной заинтересованности — бросало Олега на борьбу с Москвой. Потомок мятежного рода князей черниговских, он не мог не испытывать острой боли, горькой зависти при одной мысли об удачливых выскочках из недавно еще захудалой Москвы, осветивших себя памятным сиянием ненавистного черниговским Рюриковичам киевского престола.

Лишь однажды, пожалуй, изменил князь Олег своим принципам. Но это «однажды» пришлось на 1380 год, на миг, блеснувший над тихой Непрядвой зарницей, осиявшей каждого русского.

По словам древней повести «Задонщина», Димитрий Иванович так обращался к своему брату Владимиру, говоря о предстоящей битве;

«...пойдем тамо, укупим животу своему славы, учиним землям диво, а старым повесть, а молодым память, а храбрых своих испытаем, а реку Дон кровью прольем за землю за Русскую и за веру крестьяньскую».

Олега не было на Куликовом поле. Теперь, когда с громаднейшим воинством направлялся Мамай на Москву, лениво выжидая возле реки Воронеж, не нашлось для отпора сил у Великого князя рязанского, и не верил он, что у Великого князя московского они есть. Здесь-то (кто знает?) Олег и вступил в позорный союз с Мамаем, но, вступив, послал о Мамае весть князю Димитрию (ну уйдет потом Мамай, а Димитрий-то, от Мамая ухоронившись, здесь, рядом), весточку о грозящей опасности.

Что будет делать Димитрий? — спрашивает себя за соперника Олег. Драться или уйдет на север собирать войска? Он там, в Москве, а Мамай здесь, под боком, и на помощь к нему Ягайло. Олег все еще ищет своей выгоды, и, может, тогда у него и блеснула странная надежда: уговорить вместе с Ягайлой Мамая уйти в Орду, а самим разделить надвое, коли сбежит Димитрий, Московское княжество: «ово к Вилне, ово к Рязани» (за что автор сказания о Мамаевом побоище упрекнет их двоих в «скудоумии»).

Но Димитрий не собирается бежать «в дальныа места», в Москве созывают полки. Дед его, Иван Калита, обеспечил своей вотчине сорок лет спокойной от вражеских набегов жизни, и за это время возросло два поколения, не страшащихся завоевателей. Ныне они поняли, зачем они рядились.

Князь Димитрий вступил на великокняжеский престол младенцем, детство и отрочество его прошли под большим влиянием мудрого государственного деятеля, митрополита Алексея, русского по происхождению. Естественно, владыке были дороги общерусские интересы. Не меньшее воздействие на Димитрия оказывал и преподобный Сергий Радонежский, основатель Троице-Сергиевского монастыря, человек, которого «особым нашего Российского царствия хранителем и помощником» назвал император Петр Алексеевич, знавший толк в державных делах. Один из образованнейших людей своего времени, Сергий Радонежский сумел разъяснить Димитрию Ивановичу его жизненную задачу: явить возможность политического высвобождения и объединения русских земель. Надо было показать русским людям тот простор, куда хотелось бы неудержимо стремиться. Было необходимо озарить их сердца надеждой, искра этой надежды и сверкнула над Куликовым полем, немеркнущая искра.

Время донесло до нас и имена тех, кто бился с захватчиками: это инок Пересвет, сокрушивший в поединке грозного богатыря Темир-Мурзу, юный витязь Ослябя, это простые мужики Юрка Сапожник, Васюк Сухоборец, Сенька Быков, Гридя Хрулец,..

Но если всенародный характер битвы с Мамаевыми полчищами был ясен каждому ополченцу, мог ли не осознать его — пусть даже поздно, слишком поздно — хитроумный рязанский князь?

Да, все он, наверное, понял, когда донеслись до него колокола московских звонниц.

Хотелось бы заметить — мысль, что Олег состоял в тайном договоре с Димитрием, допустима, логична и изящна, хотя это не единственно возможное объяснение его поведения.

В пользу предположения Ф. Шахмагонова можно было б выдвинуть и такую мысль: татарские ханы постоянно сеяли рознь среди русских князей. Эта их тактика давно уже стала шаблоном и ни для кого не являлась секретом. Секретной она казалась только татарам. И вполне реально, что на Руси было принято решение: подбросить Мамаю своего агента, раз уж тот будет его искать; роль эту и пришлось сыграть князю Олегу. Мамай же лишь угодил в сети, которые сам же пытался расставить.

Но и подобная идея всего лишь предположение, исходящее из того, что очень хорошо знали в Москве своих противников.

А знали действительно хорошо. Настолько хорошо, что, изучая историю похода русских войск к Куликову полю, поражаешься: как же все глубоко продумано. От организации марша с созданием комендантской службы на переправах (впервые в истории военного искусства) до выбора места и времени столкновения с Мамаем. Ведь именно на Куликово поле хотели прийти и пришли. И характер Ягайлы учитывали, зная его ленивый и трусоватый нрав, догадывались: не полезет Ягайло в бой, цель его похода — грабеж русских земель, а не рискованная схватка с войском князя московского. И даже то, что татары прорвутся на левом фланге, предполагали, и Непрядву оставили за спиной, чтоб в нее же прорвавшихся врагов сбросить. И сбросили же. Будто по карте все в Москве рассчитали.

Ни одной мелочи, ни одной случайности, все расписано, учтено.

Но быть справедливым — так уж быть справедливым. Кратчайший путь из Коломны на Куликово поле лежал через Рязань. Димитрий не пошел на Рязань, но оттого ли, что Олег был его тайным союзником? Дружина Олегова не представляла опасности для Димитрия, но марш-бросок на Рязань мог бы заставить Олега отступить, податься в объятия Мамая. Есть и еще одна причина, заставившая русских двинуться из Коломны долиной Оки. Когда русская рать 30 августа форсировала Оку, она находилась от места будущего сражения в 125 километрах.

Ягайло и Олег примерно в 115, на равном удалении от Димитрия. Ближе всех находился к Куликову полю Мамай. Решив разгромить в первую очередь самого сильного противника, московский князь не мог не предусмотреть возможности того, чтоб его действия разобщили Мамая и Ягайлу и не дали им возможности соединиться. Узнав о маршруте войск Димитрия, Ягайло оказался перед фактом возможного столкновения с ним лицом к лицу. Это и заставило его действовать выжидательно, что оказалось на руку московскому князю и полностью деморализовало Ягайлу. А за свой левый фланг Димитрий мог не опасаться: не Олеговой дружине сейчас было с ним тягаться.

Да и раскрылось Олегу: не московская на Мамая движется рать — общерусская. И не разорение несет она рязанской земле, но достоинство. Не тогда ли стал князь Олег пособником Димитрия, когда защемило его душу величием общерусского подвига? И в этом-то и заключалась замечательная нравственная победа стойкого князя Димитрия и мудрого добросердечного чернеца Сергия, в этом глубина их стратегического политического расчета. Так кого же князь Олег предал? Не Мамая же — врагов земли своей предать нельзя.

И не Ягайлу: немыслимо предать сообщника по «скудоумному» сговору, того, что сам готов предать