клятвопреступлением. Кто кладет злое основание, тот волей Божией должен потерять снова, ты покусился на то, что не дала тебе природа. Покайся! Лучше претерпеть тебе временное посрамление, чем послать свою душу на верную гибель в адский огонь. Промысли о конце твоем и предупреди заранее беду свою».
Стародубцу просчитали грамоту. Он прослезился от осознания справедливости того, за что собрался положить седую голову на плаху.
Стародубец выехал о двуконь в далекий путь к Туле. В Стародуб прибыл пан Меховецкий. Привел с собой польское рыцарство, оторвавшееся от рокоша в надежде на более верную добычу в Московии.
Собрались паны и Заруцкий в замке у Богданки в «царских покоях». Говорил пан Меховецкий.
— Не будем лукавить друг перед другом! Не ты, атаман, Иван Заруцкий, не я, не князь Шаховской и не ведун царский Михайло Молчанов, и не ты, пан Рогозинский отыскали подставу под имя царя Дмитрия. Нашли без нас. Извещаю вас, что король Сигизмунд в сей же час готов был бы признать сей выбор и объявить царя Дмитрия спасшимся от убийц. Он не может этого сделать. Шуйский держит в заложниках королевских послов, польских гостей, что прибыли в Москву на царскую свадьбу. Среди них и князья Вишневецкие, и Стадницкие и иные люди прославленных польскитх и литовских родов. Среди них и злополучные Мнишки, отец и дочь. Скажу вам: сему Дмитрию король не помеха. Вскоре последует и подмога. Все, кто замешан в мятеже схлынут в Московию от королевского суда и судебных преследований. Король поспособствует этому объявлением амнистии.
Заруцкий перебил пана Меховецкого:
— Если не ты, пан Меховецкий и не король даже, так кто же подставил Богдана в замену царю Дмитрию?
Пан Меховецкий уставился тяжелым взглядом на Зпруцкого и властно произнес:
— Пан атаман, к иным тайнам лучше не иметь прикосновения, дабы не утяжелять и без того бренную нашу жизнь. Коронование королей и венчание царей дело Божье, людскому суду неподсудное. Каким нам дан новоявленный царь Дмитрий, с таким мы и останемся, пока высшее Провидение , что-либо не изменит. Чтобы вести войну против московского царя нужны субсидии, за вами в обозе гремят пустые бочки, нужно чтобы кто-нибудь наполнил их золотом.
Заруцкий усмехнулся.
— Наш царь гол, как ощипанный в щи петух!
— Не петух, а курица, что сидит на нашесте и несет золотые яйца!
На том и покончили совещаться. У Богданки и не подумали спросить о желании называться царем, будто его и не было на этом совете.
В Стародубе объявили сбор войска для похода на Москву во главе с царем Дмитрием.
Шуйский держал Тулу в плотной осаде. На уговоры воевод брать город приступом не поддавался. Одно дело потерпеть поражние от воров воеводе, другое — царю. Потери при приступе могли так огорчить царское войско, собранное с бору и с сосенки, что оно от огорчения могло и разбежаться. Берег войско Шуйский еще и потому, что приходили известия о сборе вражьих сил на Севере в подмогу тульским сидельцам в осаде.
Тут и явился посланец этих сил из Стародуба. Шуйский не так-то был доступен для тех, кто хотел предстать пред царские очи. Под Тулой на Косой горе, раскинут царский шатер,что остался от Бориса Годунова. Шатер из китайского шелка, расписанный башнями и стрельницами на подобие кремлевских стен. В шатре — царские покои, просторная трапезная для царских пиров. Шуйский по своей скаредности пиров не устраивал, превратил трапезную в Думную палату. В Думную палату доставили Стародубца.
Шуйский редко улыбался, а смех его услыхать, редко кому доводилось. Услышав от Стародубца, что он явился посланцем царя Дмитрия, Шуйский рассмеялся рассыпчатым смешком.
— Еще один! Не тот ли, коего призывал Ивашка Болотников, да никак дозваться не может?
— Из какой норы этот вор вылез? — поинтересовался поинтересовался князь Мстиславский.
Стародубец извлек из-за пазухи грамоту и поротянул Шуйскому.
— Чину не знаешь! — остановил его князь Андрей Голицын и выхватил из его рук грамоту.
Князь Мстиславский осудительно потряс бородой и сказал:
— Должно быть юродивый. Не собрался ли в страдальцы?
Стародубец тут же ответил:
Это ты, боярин, юродивый! Служишь цареубийце изменнику!
Бояре повскакали с мест. Иные схватились за сабли. Шуйский остановил их порыв.
— Не поспешайте! Не дайте ему пострадать за неправду, потому как правды он не знает. Ведомо ли тебе, сын боярский, что твой новоявленный Дмитрий в Стародубе не единственный? В Астрахани объявился царевич Август. Слыхал о таком? Не слыхал и ладно. Есть еще царевич Иван Иваныч, будто бы старший сын царя Ивана Васильевича, что обманом от смерти спасся, когда царь Иван Васильевич замахнулся на него своим железным посохом. Есть еще царевич Петрушка, будто бы сын царя Бориса Годунова. Бродят по Дону и по Волге царевичи Федор, Клементий, Савелий, Василий. Гаврило и Мартын. Вон сколько царевичей набралось. За всех и голову класть? Не того ли стоит и твой Дмитрий?
— Истинно говорю, что в Стародубе объявился царь Дмитрий. Казачий атаман Заруцкий его перед всем людством признал и поклонился. Чтите царскую грамоту, там все сказано.
Андрей Голицын передал грамоту дьяку. Дьяк встал перед Шуйским и начал читать. Бояре посмеивались, но вскорости смешок пресекся. Голицын заметил:
— Не простой человек писал. И Шаховского при них нет. В Туле сидит в осаде.
Шуйский поманил к себе дьяка и взля у него из рук грамоту. Пробежал ее глазами с начала и до конца, головй покачал.
— Чисто писано. Похоже на грамоты Расстриги, но рука не его. Не рука Расстриги, а знакомая рука. Был у Расстриги человечек, что за него письма и грамоты писал. Дьякам надобно показать, они руку признают.
Грамоту вернул дьяку, чтобы далее читал. Дьяк кончил читать и огласил подпись.
— Император? — воскликнул в удивлении Андрей Голицын. — Кто же об этой подписи знал? Тех кто знал, по пальцам на руке сочтешь!
Шуйский дал знак Андрею Голицыну, чтобы примолк. Обратился к Стародубцу бнз гнева.
— Грамотку, как ты видишь мы прочли. Кто ж тебе ее вручил? Не самолично ли тот, кто царем и императором назвался в этой грамотке?
— Самолично мне в руки вручил.
— И каков же из себя сей человек, что царем Дмитрием и императором себя назвал?
— Каков был, таковым и остался. Нешто вы его не зрили?
— Мы нагляделись на него вдосталь. А вот ты видывал ли Расстригу, что Дмитрием назывался?
— Я в Москве не бывал. Стар я , чтобы в ратных делах во мне нужда нашлась бы.
— То, что ты стар, всякому видно. Потому и в удивление, что перед тем, как вскорости перед Всевышним предстать, на себя великий грех возлагаешь.
Андрей Голицын опять накинулся на Стародубца:
— Что с ним разговоры разговаривать? Расспросить бы с пристрастием!
— Не горячись, князь Андрей! Расскажи нашему гостю, каков из меня был Расстрига, что в Москве на царстве сидел.
— Говорить о нем одна маята. Ростом невелик, рыжеволос, нос грушей, коровьи ноздри, а еще на лице бородавка с горошину.
— Рыжеволос? — ухватился Стародубец. — И наш рыжеволос...
— И нос, как у гриба шляпка?
— Нос? — переспросил Стародубец. — Нос у него горбинкой. Лицо не грубое. Ростом он с тебя
