он.
— За что? — опешил Равиль.
— Спроси сам. Следующий сеанс связи через шесть часов.
Равиль окончательно поник, словно сдувшийся воздушный шарик. Он потерял смысл и ориентацию в происходящем. Санчес постарался вернуть его к реальности:
— Если я правильно понял, эта заложница, Олимпиада, исчезла.
— Да. Во время захвата корабля начался такой бардак… — попытался оправдываться Равиль.
Но Санчес прервал его вялую речь:
— Это меня не интересует, просто ты пойдешь и найдешь ее. Возьмешь этот кусок дерьма, — Санчес ткнул пальцем в сторону пускавшего на полу кровавые сопли Гордеева, — и разыщешь эту…
— Девку? — закончил за него Равиль.
— Флэшку, — поправил Санчес. — Девка мне не нужна, выбросишь ее за борт. И этого тоже. Они могут помешать, а нам предстоит очень важное дело. Короче, она где-то на судне. Ищи. Это очень важно.
Сказав это, Санчес вышел из каюты.
Равиль мечтал встряхнуть Санчеса, но пришлось проделать эту процедуру со скулящим Гордеевым. Когда тот кое-как поднялся на ноги, Равиль коротко приказал:
— Пошли!
Они выбрались на пустую палубу. Днем заложникам в случае крайней необходимости разрешалось поодиночке выходить из кают. Ночью же любое передвижение было категорически запрещено. Море штормило, ветер усилился и пошел дождь. Равиль поежился. Гордеев не обратил на ненастье внимания. Похоже, у него были более серьезные проблемы.
— Показывай, откуда и куда вас вели, — велел Равиль.
Гордеев растерянно огляделся.
— Ну, сначала мы поднялись по трапу… кажется, это вон там… Потом нас провели к лестнице…
— К трапу, — поправил Равиль.
— Да, к трапу. Мы поднялись на следующую палубу, на правый борт, вот где мы сейчас стоим. Нас вели вместе. И здесь началась какая-то заваруха. Драка. Охрана отвлеклась, а Олимпиада сбежала. Она наверняка спряталась в какой-то из этих кают.
Равиль с тоской оглядел бесконечно длинный ряд дверей.
— И что теперь, будем залезать в каждую каюту и трясти пассажиров? Тут «челноки» плывут, у каждого вещей до потолка набито. Пока будем в одном месте разгребать, она выберется и спрячется в другом месте. А помочь некому; кроме нас с тобой, ее никто не знает.
Мимо них прошел патруль террористов. Равиль этих людей не знал, но они, видимо, были в курсе его занятий. Окинув его и Гордеева цепкими взглядами, караульные прошли дальше. Гордеев утер разбитый нос рукавом.
— Надо попросить бойцов, чтобы они оцепили весь участок палубы. Чтобы никто не выскочил.
Но Равиль покачал головой:
— У нас мало людей. На весь теплоход не хватает, а ты хочешь половину сюда собрать? Да Санчес за одно это предложение нас убьет. Нет, нам надо справляться самим. И я кое-что придумал.
Он достал пистолет с глушителем и выстрелил Гордееву в ногу. Тот с криком упал на палубу.
— За что?! Я же ничего не…
Но Равиль прикрыл ему рот ладонью:
— Заткнись! А теперь ползи вдоль кают и кричи. Можешь громко ругаться. Так, чтобы она услышала. Может, откликнется?
И Гордеев медленно пополз на четвереньках, оставляя позади кровавый след и оглашая пространство стенаниями пополам с ругательствами.
С наступлением темноты Олимпиада выбралась из своего убежища. Свет зажигать запрещалось, поэтому в потемках она чувствовала себя в относительной безопасности. Клавдия поделилась с ней чаем из термоса и бутербродами.
Олимпиада рассказала ей свою историю. Подумав, открыла и тайну часов. В том смысле, что террористы почему-то их ищут. Почему, она и сама не знала. Клавдия задумалась, потом призналась:
— Дело твое, конечно, дрянь, но у меня случались заморочки и покруче. Короче, слушай меня, авось выберемся.
Тут с палубы до Олимпиады донесся знакомый голос, который еще недавно она не могла слышать без раздражения. Но сейчас это был ее единственный оставшийся товарищ. Можно сказать — друг. К тому же Олимпиада винила себя в том, что сама убежала, а Михаила оставила. Правда, там, возле трапа, она попыталась склонить к побегу и его, но он только вытаращил глаза и затряс головой. А потом открыл рот, и она побоялась, что он позовет охранников. Может быть, он струсил, а может быть, просто тупо реагировал и не умел принимать быстрых решений.
Сейчас он орал, похоже, от боли, и грязно ругался. Голос его раздавался где-то совсем рядом. Олимпиада автоматически рванулась к двери каюты.
Но Клавдия успела схватить ее за руку:
— Куда ты, дура? Они же тебя ищут!
— Там мой друг!
Олимпиада решительно вырвалась и выскочила на палубу. Михаил действительно был рядом. Он валялся на палубе и, как только Олимпиада подбежала, схватил ее за ногу и заорал:
— Вот она! Скорее, я ее держу!
Клавдия наблюдала картину через узкую щель, приоткрыв дверь каюты.
— Хороший у тебя друг. С таким и врагов не надо, — пробормотала она сквозь зубы.
Олимпиада попыталась вырваться из цепких рук друга, но у нее это не получилось. Издалека послышался топот — к предателю спешила подмога. Клавдия выскочила из каюты и от всей души, по- футбольному, отвесила Гордееву с правой ноги по его незадачливой голове. Хватка ослабела, и Клавдия вырвала подругу из коварной ловушки. Они едва успели скрыться в каюте, как в дверь забарабанили.
Отбив кулаки о металл, Равиль, а это был он, достал пистолет. За его спиной продолжал скулить Михаил.
— Я ее нашел… я ее поймал… ты обещал, что меня перевяжут. Где тут медпункт?
— Отстань! — рявкнул Равиль и, почти не глядя, с полуоборота, всадил ему пулю в голову.
Гордеев распластался на палубе и затих, а Равиль навел ствол на дверь каюты.
— Если не откроете, стреляю! Считаю до трех. Три!
И выстрелил.
Пуля прошила дверь и ушла в противоположную стену каюты. Клавдия и Олимпиада вскрикнули от испуга. Чтобы хоть как-то защититься от пуль, Клавдия схватила первое, что попало ей под руку, — упаковку с ковриками. Выставив ее вперед как щит, она навалилась на дверь.
— Держи! — крикнула она подруге.
Тем временем в голову Равилю пришла более конструктивная идея. Он прицелился в простенький замок, запиравший дверь каюты, и выстрелил в него. Потом рванул дверь на себя. И отпрянул. Прямо ему в лицо летела перехваченная клейкой лентой большая упаковка чего-то мягкого и упругого. Он в ярости рванул то, что ему попало под руку. Это был скотч. Упаковка развалилась, и на Равиля посыпалась какая-то дрянь с химическим запахом. Он собрался выстрелить снова, когда увидел, чем его ударили. Это были розовые пластиковые коврики. Те самые, с помощью которых был взорван мост, железнодорожный экспресс, лаборатория химика, создавшего эту самую чудо-взрывчатку, и многое другое.
По спине Равиля пробежал мороз. Он слышал, что от выстрела коврики вроде бы не взрываются. А от выстрела в упор, вот как сейчас?
Из-за сыпавшихся на его голову ковриков вдруг высунулась рука и вцепилась ему в волосы.
— Я его держу, давай нож!
Он слышал этот голос и не мог ошибиться. Голос принадлежал Олимпиаде.
Равиль перехватил руку и дернул на себя. Это действительно была Олимпиада. Она упиралась, но он
