о свалившемся на меня в сквере кошмаре. А потом, когда все немного уляжется, даже махнуть на юга.
В общем, я здорово расслабился по дороге, настолько, что даже не заметил, как мы доехали.
– Эй! – оглянулся через плечо все еще бледный Панкратьев. – Пошли.
Я распихал по карманам бутылки и выпорхнул из «копейки». Настроение у меня было хоть куда. Поначалу я даже хотел подколоть Панкратьева насчет пирожков с бомжатиной, но потом решил его пожалеть. Мужик он был в общем-то неплохой, как и все в РУБОПе, и я не захотел портить ему настроение на прощание.
Панкратьев вылез из машины следом за мной и двинулся сзади на обычном расстоянии. Таким макаром мы и добрались на задворки Колхозного рынка. Севку я обнаружил аккурат на том же самом месте, что и оставил. В прежней позе он лежал на грязных досках и признаков жизни не подавал.
Поначалу я испугался, что он тоже умер, но Севка был жив-живехонек. Он просто на всю катушку использовал свое конституционное право на отдых и спал глубоким и относительно здоровым сном.
Кое-как мне удалось привести его в чувство, а потом и вернуть к полноценной жизни. Мы с ним в темпе прикончили поллитровку и чуть ли не в обнимку отправились на поиски того самого бомжа, который видел у какой-то машины Горбатого и Лося, а Философа не видел. И мы его нашли, правда, не сразу.
Бомж был какой-то рябой и невзрачный до такой степени, что я даже не запомнил, как его звали. Севка под парами представил меня ему как своего лепшего кореша, а бомж этот, естественно, был не прочь выпить, так что все заладилось у нас как нельзя лучше. Минут через десять я уже знал страшную историю про Лося и Горбатого наизусть.
Проблема заключалась в том, что толком рябой ничего не рассмотрел. Он просто видел издали, как Лось и Горбатый вроде что-то грузили в какую-то машину. И все. Ни машины, ни каких-то других подробностей он не запомнил. Машина, как он говорил, была не легковая, но и не грузовая. Что-то вроде фургона. Видел он ее мельком, причем сзади и не мог даже толком сказать, какого она была цвета. Для очистки совести я порасспрашивал его еще и совершенно случайно выудил одну деталь, которая при случае могла бы представить интерес.
Рябому то ли показалось, то ли нет, но на внутренней поверхности распахнутой задней двери фургона будто бы зеленело какое-то пятно. Информация, конечно, была аховая, но ломать голову над этим предстояло не мне, а Динозавровичу. А я решил, что пора умывать руки.
Ушел я не прощаясь, вроде как в туалет. Бомжи особенно не расстроились, потому что бутылка оставалась у них. Оглянувшись в последний раз на этих несчастных, я направился к боковому выходу, чтобы пройти напрямик к припаркованной в переулке «копейке». Панкратьев побрел следом.
На выходе он задержался у табачного киоска, а я, покачиваясь, двинулся по узкому тротуарчику вдоль ряда машин. С этими чертовыми бомжами я хватил лишку и из-за этого кое-чего не заметил.
Перво-наперво я едва не бахнулся с разгона в какую-то дверцу, перегородившую полтротуара. Откуда она взялась, я так и не понял. Башка у меня тогда соображала туго, и то, что я ее все-таки заметил и в последний момент успел обогнуть, было уже само по себе большим достижением.
Однако едва я обогнул эту проклятую дверцу и двинулся дальше, как меня кто-то окликнул. Я повернул голову и увидел внутри фургона – а это был именно фургон – крепко сбитого паренька под центнер весом и лет тридцати на вид.
– Эй! Оборванец! – позвал он. – Помоги ящик передвинуть. Сто граммов налью.
Рожа у него была сугубо деревенская, как у большинства клиентов Колхозного рынка, так что в тот момент я даже ничего не заподозрил и просто его послал:
– Иди ты, козел!
Сказав это, я уже начал отворачиваться, и тут меня словно током ударило. На второй, тоже распахнутой дверце фургона зеленел рекламный плакат с запотевшим бокалом пива, пузырьками и всеми остальными делами. От неожиданности я невольно вздрогнул и притормозил.
В фургоне тем временем раздался какой-то шорох, и вслед за этим послышалось злобное шипение паренька:
– Стоять! Лезь сюда! Ну!
Я быстро скосил на него глаза и увидел нацеленное прямо на меня дуло «шмайсера». Точно такого, как в кино. В здоровенных лапах этого бугая автомат выглядел игрушечным, но то, что он настоящий, я понял сразу.
– Ну! – снова прошипел паренек.
Палец лежал у него на спусковом крючке, и выглядело все это довольно устрашающе. Только я был уже не тем, что пять дней назад, и не собирался лезть в этот фургончик даже под дулом танка.
Главное было улучить момент и отпрыгнуть в сторону. Это было вполне реально – дело происходило средь бела дня в большом городе и было ясно, что без крайней необходимости стрелять он не станет.
– Ты че?.. – сказал я, изображая растерянность и вроде бы невзначай поворачиваясь.
Мое дело было уйти из-под обстрела одним прыжком. Остальное я оставлял на Панкратьева и его напарника в «копейке» – в конце концов именно для поимки всяких вооруженных психов их и готовили, а не для того, чтобы они обжирались пирожками на рынках.
Моя уловка почти сработала. Паренек снова что-то прошипел и повел дулом автомата. Он не видел, что я отставил толчковую ногу, и даже не догадывался, что уже через секунду я оставлю его с носом. Точнее – с Панкратьевым, который должен был быть уже где-то на подходе.
– Лезь, сука! – снова прошипел парнишка.
Тут я кивнул головой и вроде как подался к фургону. Естественно, это была тоже уловка, рассчитанная на то, чтобы окончательно усыпить его бдительность. Я уже был готов к прыжку и уже почти прыгнул.
В этот момент сзади раздался какой-то шорох, и в моей голове вроде как одним махом врубили сотни полторы электрических лампочек... Только врубили их ненадолго, всего на какой-то миг. А потом электричество выключили, и я погрузился во тьму...
Глава 47
Очухивался я долго и как-то по частям. Сперва включился звук. Но ненадолго и снова пропал. Потом опять включился. И опять пропал. Ощущение было такое, что где-то в мозгу западает какой- то контакт.
Не знаю, сколько это продолжалось, но потом меня вдруг тряхнуло, я подпрыгнул, хорошенько стукнулся обо что-то башкой, и контакт встал на место окончательно. От удивления я открыл один глаз и увидел перед собой какие-то подрагивающие уголки. Башка не соображала вообще, и поначалу я долго не мог понять, что это такое. Тогда я закрыл глаз и открыл другой. Все было по-прежнему.
Немного отдохнув, я поднатужился и открыл оба глаза одновременно. Дело явно шло на лад, и я решил повернуть голову. Не сразу, но и это у меня получилось. Понемногу я осмотрелся и наконец понял, где я и что вокруг меня происходит.
Шум происходил оттого, что работал двигатель. А так как он работал, фургон ехал. А бился я головой потому, что этот проклятый фургон подпрыгивал на выбоинах. В общем, все встало на свои места – даже эти дурацкие уголки под крышей фургона. Они были обычным каркасом для обшивки.
Я здорово обрадовался, но ненадолго. Башка еще сильно побаливала, но соображала уже неплохо, и я сразу понял, что мне крышка. Вернее, даже не крышка, а мясорубка. Я тут же вскочил и бросился к дверцам фургона. Нужно было во что бы то ни стало вырваться из этой проклятой душегубки.
Само собой, двери оказались надежно закрыты, причем снаружи. Я понял это сразу, но еще какое-то время дергал за ручку, налегал плечом и тужился, пока окончательно не выбился из сил.
Немного передохнув, я сантиметр за сантиметром очень быстро, но тщательно обследовал стенки, пол и крышу фургона. Делал я это чисто машинально, в надежде отыскать какой-нибудь люк, лючок или какое-то другое отверстие, в которое можно было бы просочиться наружу.
Подходящих отверстий, тем более люков не оказалось. Ни одного. Убедился я в этом довольно быстро. Мало того, в этой проклятой металлической обшивке не было ни единого дефектного места, в котором можно было бы попытаться проделать дыру.
Положение было практически безвыходным, и перед глазами у меня то и дело возникали огромные рычащие мясорубки величиной с пятиэтажный дом. Но постепенно я взял себя в руки и смог более-менее проанализировать ситуацию.
Судя по ежесекундным прыжкам и отсутствию постороннего шума, ехали мы по какой-то разбитой
