Сбитый с толка болтовнёю пустомели, Грецин забыл близкое присутствие грозного господина, подманил проходившую мимо свою жену, велел ей подать кувшин вина и принялся тянуть его с Веранием из одной кружки, впрочем, на сей раз осторожно, маленькими глотками, как бы лишь от скуки, безделья.
Вераний тешил старика анекдотами, до каких тот был страстный охотник, особенно в хмельной час; на этом держалось влияние на него юноши, в котором он не подозревал Вулкация, старшего внука фламина.
Вераний до самого полудня просидел на крыльце со стариком, то обнадеживая его получением всяких благ, то наводя ужас возможностью кончить жизнь в болоте, жертвою сельского праздника.
Грецин внимательно слушал речи краснобая, сидя с ним на лестнице крыльца, не приметив, что у того нет ни малейшей печали от неудачи в спасении «отца», и ничто не навело его на подозрение, что это не раб, а старший внук фламина, подосланный старым жрецом интриговать против Турна, родственника ненавидимого им великого Понтифекса, Скавра.
ГЛАВА XII
Обречение жертвы
Разбитной весельчак-краснобай Вераний был уже несколько лет известен всему округу, где находились поместья Турна и его заклятого врага, фламина Руфа.
Многие приметили, что Вераний иногда ночью возится в помещичьей свинарне у Балвентия, но что он там делает, никто не знал, да и не пытались узнавать, так как он рекомендовался его сыном и свинопас этого не отрицал; из всех поселян только один Тит-лодочник, тоже ходивший к Балвентию по ночам, провожая его сына, при разговорах об этом как-то многозначительно ухмылялся, точно что-то имея на уме.
У Верания водились деньги и он ими даже сорил в деревнях, обольщал красоток, но и этому никто не придавал значения по наивности одичалых жителей; они полагали, что раб ворует деньги у господ.
Тит-лодочник стал богатеть, но его благополучие приписали, как он сам объяснял, выгодному сбыту работы, – продаже сделанных им лодок, рыболовных снастей, перевозу путников за озеро, и ловле рыбы.
Наивный Грецин в своем добродушии верил всем сказкам, какие ему плел Вераний о себе с нередкими противоречиями, в которых самым злополучным пунктом был его возраст, в каком он стал рабом: то таким маленьким, что даже не помнит ни слова из вейентского наречия, отличавшегося от говора латинян, то Люций Тарквиний взял его взрослым при своем недавнем походе, и т. п.
Объявлением своим отцом дряхлого свинопаса понизило его значение в глазах Грецина, мечтавшего получить в нем зятя «из благородных», т. е. такого, который мог бы с помощью влиятельной, богатой родни выкупиться из рабства сам, выкупить жену и тестя с его семьею.
Грецин с этих пор стал холоднее относиться к отсрочкам свадьбы Амальтеи, хоть и не разрывал сватовства, потому что иного жениха не имели в примете.
Он возобновил этот разговор с Веранием на крыльце господского дома по поводу своего удивления к его хохоту в такой день, когда его отца станут обрекать на мучительную смерть.
– Навел ты меня опять на сомнения!..
– В чем? – спросил хохочущий юноша.
– Да во всем... вправду ли тебе «Поросячий ум» отец, или ты это так... нарочно?.. Морочишь?..
– Ты думал, старый филин, что я, может быть, царский сын, и тоже, как Сервий, в цари попаду из невольников, ха, ха, ха!..
– Я слышал, будто молва о полководце Тулле вздор... т. е. будто настоящим отцом Сервия был царь Приск, да уж так только оформили... потому... неловко сына невольницы... у великого понтифекса тоже есть такой сын...
– Да.
– Слыхал я, будто этому Арпину стоит уйти от нас в Самний к матери, и он там князем будет, вождем.
– Арпин никогда не уйдет к самнитам, – возразил Вераний с жаром. – Арпин сердцем и душой римлянин.
– А ты его знаешь?
– Что говорить о том, Грецин, кого я знаю или не знаю!..
– Вот, ты всегда так речь на другое сводишь!..
– Давай лучше чокнемся за спасенье Балв... моего отца.
Они чокнулись и выпили, сидя на лестнице, потом еще и еще, причем Грецин не замечал, что его собеседник не пьет, а лишь представляется пьяным, искусно наводя его на разные неподходящие идеи, выведывая нужное ему; старый толстяк даже забыл грозный окрик господина с приказанием никогда больше не позволять Веранию попадаться ему на глаза в усадьбе; это могло кончиться весьма печально, если бы Турну вздумалось выйти на крыльцо, но он, обуреваемый роем тревожных мыслей про набег этрусков, Туллию, Диркею, уставши шагать из угла в угол по атриуму дома, сел там и точно окаменел у стола, погрузившись в самое мрачное раздумье, пока к нему не пришли деревенские старшины и выбранный в жертву свинопас.
Человек могущественный почти никогда не замечает, что он становится игрушкой ничтожных личностей, если тех искусно направит к нему интриган, кроющийся за спинами своих креатур.
Турн Гердоний нимало не подозревал, что, отдавая Балветия в жертву поселянам, он исполняет не собственную, самостоятельно возникшую у него мысль, вытекающую из экономических соображений римского помещика тех времен, а внушение Вулкация через Тита-лодочника, прозванию которого «Ловкач» он не придавал значения, даже забыл его в те минуты, когда Тит не задолго до этого времени встретился с ним на дороге, будто случайно, привязался с охотничьими указаниями найденной им берлоги кабана, взбудоражил этим главную страсть Турна, гоняться за дикими животными по лесным и болотным трущобам, и ввернул в свою речь фразы о скором прибытии в усадьбу депутации старшин с просьбой дать им жертву
