грохотало такое, что можно было решить — Россия вступила в эру невиданного благоденствия. Что и говорить, новые хозяева жизни желали располагаться комфортно, эстетно, и ничего удивительного, что от их всё возрастающих потребностей и запросов кое-что перепадало и ненавистной им окружающей среде. Вот и московские дворы, казалось бы, уже окончательно запущенные, неухоженные, в мгновение ока преобразились, озеленились газонами, заблагоухали клумбами, запестрили разукрашенными детскими площадками — «любо-дорого посмотреть, если вдуматься», — и только в Степановой жизни безнадёга сменялась на безнадёгу, и конца этому, прямо сказать, осточертевшему, безнадёжному процессу покамест что-то никак не предвиделось, несмотря на бравурные телевизионные заверения в обратном.
«Может, действительно, кирпич пойдёт?»
Кирпичная тема возникла сразу же после того, как он поведал Потрохову, привязавшемуся «что да как» с расспросами, о последней своей непрухе с авторемонтным бизнесом. Бизнесом, конечно, их затеянное на пару с приятелем дело можно было назвать с большой натяжкой, но… тем не менее, на жизнь зарабатывали и, если теперь вдуматься, очень даже и неплохо. А всего-то изловчились, что открыли на пару автослесарку и не где-нибудь, а прямо в своём гаражном кооперативе, где и у того и у другого имелись соседствующие кирпичные боксы с ремонтными ямами, верстаками и прочим необходимым для ремонта инструментарием. Гараж, правда, принадлежал тестю, но Степан им давно уже пользовался как своим, и тесть не возражал, — одной семьёй почти жили-то, какие могут быть счёты, лишь бы на пользу!
А польза была и несомненная. Степана и Василия гаражные мужики с давних времён держали за мастеровых и знающих, ну и, разумеется, в порядочности и добросовестности их нисколько не сомневались. К тому же запрашивали они по-божески, не хапничали, не наглели, трудились на совесть, и потому вполне закономерно, что народ к ним вскорости повалил, — «кисло ли в компот в своём родном гараже ремонтироваться?»
Степан, чёрт знает отчего, живописал свою гаражную историю в какой-то ухарско-приблатнённой, совершенно несвойственной ему манере, которая вроде как должна была показать Потрохову, что и он, Степан, и напарник его Василий — ребята, в общем-то, не промах.
«Гараж большой, клиентов валом! Пашем с Василием как папы карлы. И хорошо! Всё пучком у нас, в натуре, всё нормально! О расширении подумываем, соседний бокс выкупать налаживаемся. Расти хотим! Развиваться! И что ты думаешь? Как говорится, недолго музыка играла, недолго фраер танцевал. Бздынь! И прихлопнули нас. Как крышку портсигара. Ага! Автосервис под боком отгрохали! Рядом с кооперативом-то нашим. Фирменный, блин, — что ты! — нашей шарашке — не чета. Да нам бы и по фигу вся эта хрень ихняя — клиенты нас знают, довольны, ну и всяко подешевле у нас… Только автосервису этому, Витя, наша кипучая деятельность — как серпом по одному месту!».
— Понятное дело! — хмыкнул Потрохов.
— Понятное, да? — переспросил Степан. — Да ни хрена оно, Витя, тебе не понятное! Да мы бы этих тузиков из автосервиса, — путая слова и брызжа слюной заорал он, — как грелку порвали бы! Кто бы они не были! Только, знаешь, кто они, тузики-грелки эти? Кто их крышует, знаешь? А-а-а! То-то и оно, что ни в жизнь не догадаешься. Налоговая инспекция, блин, их крышует! Понял? Налоговая!
— Да-а-а! — протянул, вроде как озадаченный, а, скорее всего, просто из вежливости Потрохов.
— Вот тебе и «да»!
И вновь установилось молчание — вакуум, в котором что ни скажи, всё будет лишнее и пустое.
— А против налоговой, сам знаешь, не попрёшь! — подытожил всё-таки Степан и вновь почувствовал — наворачиваются на глаза слёзы-то, неудержимые, чёрт возьми, злые и бессильные.
— Ничего! — Потрохов гулко ударил ладонями о баранку, перехватился покрепче, поерзал, усаживаясь поплотнее, и рванул со светофора первым. — Кирпич продавать будем, кирпич!
— Какой кирпич? — сквозь спазматический ком в горле удивился Васильчиков.
— Голландский!
Не сбавляя хода, Потрохов перегнулся плечом и рукой за сидение, пошарил где-то на полике и вручил встревожено следящему за оставленной на произвол судьбы дорогой Степану, увесистый полиэтиленовый свёрток, — «разворачивай!» — оказавшийся и впрямь вишнёво-фиолетовым кирпичом, ненашинским даже и с виду.
Из последующих расспросов выходило, что Потрохов заделался эксклюзивным дилером некой голландской кирпичной компании, пожелавшей с его помощью выйти на немереные просторы строительного российского рынка.
— Денег дают? — осторожно коснулся Степан самого главного вопроса.
— Дают, но не шибко. Самим раскручиваться надо, самим! — и Потрохов опять хлопнул по баранке.
— Самим — тяжело! — возразил Степан и уточнил. — Я имею в виду, без денег. Реклама ведь потребуется.
— Само собой! — Потрохов тормознул у роскошного супермаркета, в который Степан даже не подумал бы заглядывать. — Пошли! Светке гостинцев купим.
— Да не надо ей ничего! — рьяно запротестовал Степан, взволновавшийся от непредвиденных затрат приятеля. — Чайку попьём с вареньем… Варенье есть! Прошлогоднее, правда, — и робко напомнил: — Вот позвонить бы — хорошо.
— Звони! — Потрохов из-под тёмно-синей фирменной майки рванул с поясного ремня кожаный серый чехольчик с телефоном. — А, может, так нагрянем? — вручая трубку, предложил вдруг он. — Как снег на голову! — и, видимо, вообразив себя снежным комом на Светкиной голове, мечтательно заулыбался.
Но сюрпризничать подобным образом Степан наотрез отказался:
— Не поймёт — женщина! — Он разглядывал в своей руке незнакомую ему трубку. — А как тут у тебя звонить-то? Не умею! — и протянул аппарат хозяину.
— Инженер, блин! — засмеялся товарищ. — Говори номер!
— Да номер старый…
Обратно мобильник Степан не получил. Соединившись со Светкой, Потрохов и разговаривал с ней сам, решив устроить сюрприз по телефону.
— Эт ктой-то там? — дурашливо закричал он в трубку. — Светлана Петровна? Очень приятно! А это Виктор Николаевич! А? Какой-такой Виктор Николаевич? Да всё тот самый же! Что ли, у вас их много Викторов-то Николаевичей? Алё! Не можешь вспомнить? Ну, ты, подруга, даёшь! Витькин Потрох который!
С телефоном в руке и на ухе Потрохов, широко и блаженно улыбаясь, шагал в магазин, Степан поспешал следом. Связь была на редкость устойчивой. Степан отчётливо слышал вибрирующий голосок жены и, хотя всех слов не разбирал, по интонации безошибочно догадывался, что Светка ужасно взволновалась, и волновался за неё сам.
— Узнала! — скашивая глаза, радостно докладывал Виктор Степану, знаком указывая, чтобы тот прихватывал погрузочную коляску, и кричал в трубку, шагая дальше. — Сейчас к тебе в гости нагрянем. Готовься! — Прикрывая аппарат ладошкой, заговорщицки хихикал Степану. — Испугалась! Спрашивает: сколько вас? — В трубку. — Да двое нас, двое! Я, да муж твой Степан Тимофеевич! Потом, может, ещё Разин с Ермаком подгребут, — вовсю вышучивался Витькин Потрох, которого и впрямь, по аналогии с «гадским потрохом», иногда так прозывали в отделе, и вновь докладывал Степану. — Испугалась! — И в трубку: — Ты трусиха, что ли, стала, а, Светулька-свистулька?..
Так, общаясь с обоими Васильчиковыми, Потрохов переходил от полки к полке, от лотка к лотку, брал свободной рукой банки, коробочки, упаковки, щурясь, разглядывал этикетки и, или ставил обратно, или бросал в корзинку, иногда вопросительными глазами — «возьмём, не возьмём?» — испрашивая зачем-то и согласие Степана.
Степан лишь растерянно пожимал плечами, вымученно улыбался да толкал коляску на резиновом ходу вслед за приятелем. Ему казалось, он слышал, как, набравшись духу, жена его, Светка, страдальчески предупреждает, что угощать гостя нечем. Во всяком случае, этот «Гадский потрох» орал развязно на весь суперфирменный супермаркет:
— Заказывай лучше, что надо, кроме шоколада! — и ещё громче удивлялся. — Как так ничего не надо?! А Степан говорит, надо!
