Маска чародея

– А тебе никогда не хотелось просто бросить, – она неожиданно швырнула снежок в пространство, – все это?

– Хотелось.

– Так почему же ты не сделаешь это?

– А ты? – ответил я вопросом на вопрос.

– Я боюсь, Секенр. Все мы боимся, и ты, конечно же, знаешь об этом. Зачем же ты спрашиваешь?

Я взял ее за руку. Она привлекла меня к себе. Мы стояли, прижавшись друг к другу, как любовники.

Она прошептала:

– Кто ты на самом деле, Секенр?

– Что ты имеешь в виду? Я Секенр, сын… – Она замерла, как каменная. У меня внутри встревожено закричал отец. Ей едва не удалось провести меня. – Сын многих, – сказал я. – Я содержу в себе превеликое множество душ. А кто ты на самом деле?

Она отпустила мою руку и обняла себя за плечи, словно замерзла. Меня же впервые за все пребывание здесь согрели солнечные лучи.

– Я поглотила несметное количество душ. Я дочь тайны.

– А я сын.

Она рассмеялась:

– Ах так! А мы, случайно, не брат с сестрой?

Я пожал плечами:

– Не знаю.

Она бросила второй снежок и долго провожала его взглядом, пока он падал в сугроб далеко внизу.

– Давай бросим все это, Секенр.

– Давай.

Мы бросали снежки, пока оба не упали, задыхаясь и смеясь, как дети в конце изнурительной, но страшно веселой игры. Она взяла в руки последний снежок и, откусив от него, предложила мне.

Я покачал головой, и она запустила его вслед за остальными.

– И что теперь? – спросила она. Солнце низко склонилось к западу.

Она обвила меня рукой и притянула к себе.

– Ты гениальный ребенок, Секенр. Пришло время тебе стать мужчиной…

Она распахнула накидку, обнажив нормальное женское тело без каких-либо признаков деформации: изъянов, уродств и даже шрамов. Она стянула с меня одежду, и мы лежали рядом обнаженными на кровати из перьев, мужчина и женщина, покрытые потом и талым снегом, хотя тени уже удлинились и вечерний воздух стал заметно холоднее.

Какая-то часть меня недоумевала, что значит эта новая игра. Но другая часть знала. Потом ее лицо лежало в нескольких сантиметрах от моего, она нежно улыбалась, теребя мне волосы и гладя щеку.

– Этого мне недоставало больше всего, – сказала она.

– Секенр, – строго произнес отец внутри моего сознания.

– Тебе понравилось, отец? Это не напомнило тебе о маме?

– Секенр!..

– Доверься мне, отец. Я знаю, что делаю. – Но он не доверял мне, так что попытался захватить тело. Я воспротивился, отправив его обратно, и он залег на дне моего сознания, рассерженный и удивленный.

– Ты просто последний дурак! Ты подумал о последствиях своих поступков?

– А ты думал о последствиях своих, отец?

Пожирательница Птиц поцеловала меня в лоб.

– О чем ты думаешь, Секенр? Мне показалось, что твои мысли блуждают где-то далеко-далеко отсюда. – Ее рука пробежала по моей груди, животу и дальше вниз. Я задрожал.

Теперь мне все стало ясно. Все фрагменты мозаики-головоломки легли на свои места.

Я резко сел и взял в руки сумку с рукописью, лежавшую на моей одежде. Я никогда не рисковал оставлять ее вне зоны видимости.

– Что ты делаешь? – спросила она с искренним удивлением и беспокойством.

– Вот. Посмотри. – Я вынул листок с нарисованными птицами и поднял его так, чтобы его осветили лучи заходящего солнца. Краски запылали багрянцем, золотом, серебром. – Разве это не прекрасно? Это тебе. Подарок.

– Не надо, – сказала она, снова обняла меня и притянула к себе, заключив в кольцо ног.

Я действительно стал чародеем. Мысль о том, что я собираюсь сделать, не вызвала у меня слез, я не выдал себя ни звуком, ни выражением лица, ни взглядом, ни сменой ритма работы тела.

Я пожелал, чтобы крошечные птицы ожили и полетели по странице, лежавшей прямо на снегу. Я повелел им поглотить солнечный свет. Один раз я повернулся и мельком увидел пестрые фигурки,