Маска чародея

– Почему он сделал это с тобой и с мамой? – спросил я. Одной рукой я вцепился в меч, а второй – в лестницу. Я дрожал с головы до ног больше от жалости, чем от страха и гнева.

Ее ответ озадачил меня гораздо больше, чем все сказанное Аукином. Снова ее голос стал взрослым, почти грубым.

– Почему он сделал это с тобой, Секенр?

Я покачал головой и начал подъем. Когда я взбирался по лестнице, она трепетала, словно была живой и чувствовала мои прикосновения.

Голос отца загремел из дома, как гром:

– Секенр, я снова тебя спрашиваю, ты все еще любишь меня?

Я ничего не ответил, продолжив взбираться по лестнице. Люк над ней оказался запертым изнутри.

– Я хочу, чтобы ты любил меня, как прежде, – сказал он. – Я всегда желал тебе лишь хорошего. А еще я хочу, чтобы ты вернулся. Даже после всего того, что ты сделал вопреки моей воле, это пока возможно. Возвращайся. Помни меня таким, каким я был. Живи своей жизнью. Вот и все.

Я забарабанил в люк рукоятью меча. Теперь задрожал весь дом, внезапно взорвавшийся белым пламенем. Охватив меня с головы до ног, оно ослепило меня, громом отозвавшись в ушах.

Завопив от ужаса, я прыгнул подальше от причала и упал лицом в песок.

Я сел, отплевываясь и по-прежнему крепко сжимая меч. Огонь не причинил дому никакого вреда, лишь лестница обуглилась и обвалилась прямо у меня на глазах.

Зажав меч под мышкой, я начал карабкаться по одной из деревянных опор, и снова меня охватили языки пламени, но колдовской огонь не обжигал, и я не обращал на него никакого внимания.

– Отец, – закричал я. – Я иду. Впусти меня.

Я добрался до балкона своей собственной комнаты и очутился напротив того самого окна, через которое унесло Хамакину.

Все окна и двери закрылись передо мной, запылав белым пламенем.

Я подумал, не позвать ли мне вновь Сивиллу. Для меня это будет третья, последняя возможность. А если я когда-нибудь снова сделаю это… И что тогда? Тогда она каким-то образом предъявит на меня свои права.

Нет, время для этого еще не пришло.

– Отец, – сказал я, – если ты любишь меня, как утверждаешь, открой дверь.

– Ты не послушал меня, сын.

– Тогда мне придется не слушать тебя и дальше.

Из моих глаз потекли слезы, и, не сходя с места, я принялся сводить и разводить ладони. Когда-то отец побил меня за подобную попытку. Тогда она не увенчалась успехом. Теперь же все оказалось таким же легким и естественным, как дыхание.

Холодное синее пламя заплясало у меня на ладонях. Я развел свои пылающие руки, разделив огонь, как две половинки занавеса. Свои пылающие ладони я прижал к закрытому ставнями окну. Синее пламя струилось у меня между пальцев. Древесина задымилась, почернела и провалилась, так неожиданно освободив мне проход, что я качнулся вперед, едва не свалившись в комнату.

Взобравшись на подоконник, я остановился, пораженный до глубины души. Самым удивительным было то, что это действительно был дом, где я вырос, комната, которую мы делили с мамой и Хамакиной и в которой я провел последнюю ночь, безнадежно ожидая рассвета. Я увидел свои инициалы, когда-то вырезанные мной на спинке стула. Моя одежда лежала сложенной в раскрытом сундуке на самом верху. В дальнем углу на полке стояли мои книги, а листок папируса, на котором я учился рисовать, так и остался на столе вместе с перьями и кистями, пузырьком чернил и красками – все было так, как я оставил когда-то. На полу у кровати валялась кукла Хамакины. Один из маминых геватов, золотая птица, неподвижно свисал с потолка.

Больше всего на свете мне захотелось взять и улечься в эту кровать, чтобы встать с утра, одеться и вновь сесть за стол за свою работу, словно ничего и не произошло.

Я подумал, что отец использовал свой последний козырь. Он пытался смутить мои мысли.

Половые доски заскрипели, когда я выходил из комнаты. Я постучал в дверь его кабинета. Она тоже была заперта.

Он заговорил со мной из-за двери. Его голос звучал страшно устало:

– Секенр, чего ты хочешь?

Этого вопроса я не ожидал совсем. И смог ответить только:

– Я хочу войти.

– Нет, – произнес он после длительной паузы. – Чего ты больше всего хочешь для себя самого?

– Теперь уже не знаю.

Я снова вытащил меч и забарабанил в дверь.

– Мне кажется, ты знаешь. Ты хочешь вырасти и стать обычным человеком, жить в городе, иметь жену и детей, не иметь ничего общего с призраками, тенями и с самой магией – в этом мы с тобой солидарны. И я хочу для тебя того же. Это крайне важно.

– Отец, я больше ни в чем не уверен. Я не могу разобраться в своих мыслях и чувствах.

Я продолжал стучать в дверь.