Тайна Катыни, или Злобный выстрел в Россию

лагерю:

«…Я так же был в плену, в Рембертове, по внешности потерял всякое человеческое достоинство, унижения неописуемые и только благодаря случайности, я родился в Эстонии — был освобождён, спасён».

Какими же ужасными обстоятельствами и нечеловеческими условиями плена вызваны страшные в своей безысходности слова Геллерштрема «был спасён… только благодаря случайности»! Но и у сдержанного Гиндина в письмах жене тоже иногда проскальзывают страшные признания:

«Думаю, что по приезде дадут всё-таки немного отдохнуть дома, а то я стану совсем инвалидом…»

(письмо от 18 мая 1921 г)

Двумя месяцами позднее, чтобы успокоить жену, Л. Гиндин откровенно бравирует в своем письме от 23 июля 1921 г. Пишет о «рыбном спорте» (не рыбалке!) и в конце заявляет:

«Вот видишь, как мало я могу сообщить тебе о моей жизни. Живу на всём готовом и не о чём заботиться…»

В феврале и начале мая 1921 г. Л. Гиндин тоже утверждал, что якобы вокруг все хорошо, самое скверное позади, и вдруг 5 августа того же года в письме из Белостока у него опять неожиданно вырывается:

«Моя дорогая! Самое тяжёлое осталось позади, и если я уцелел до сих пор, то наверно увидимся…»

Возникает вопрос: так когда же на самом деле было тяжело?

Люди старшего поколения, по своему личному опыту знавшие, что такое военная цензура, могли ответить на такой вопрос, поскольку прекрасно умели читать «между строк» скрытый смысл писем своих близких. Им не надо было объяснять, почему это человек сначала бодро сообщает, что вокруг него «всё хорошо», а позднее осторожно намекает на то, что ещё не до конца уверен в том, что ему вообще удастся выжить, и выражает удивление, как он в тех условиях «уцелел до сих пор».

Попав в Тухоль, Гиндин поначалу не теряет оптимизма, хотя кое-что трагическое о действительном положении в лагере всё равно непроизвольно прорывается у него между строк. 6 сентября 1921 г. он пишет жене из Тухоли:

«Живу в бараке вместе с командным составом, тут же ещё 3 врача. Сыт, одет. Ничего не делаю по специальности… Пишу, а около меня делят довольно искусно только что принесенный хлеб на „порции“ — итак, сейчас покушаем».

Трудно поверить, что сытый человек будет так взволнованно и прочувствованно писать о маленьком кусочке простого хлеба.

Л. Гиндин поначалу умалчивает, что жилые «бараки» в Тухоли на самом деле — примитивные необустроенные землянки. Правда, через две недели, в письме от 20 сентября, он все-таки проговаривается:

«Из окошечка землянки видно как отправляющаяся сегодня в Россию партия идет в баню, не идет, а бежит. Чувство скорой свободы придаёт бодрость всем этим бледным и измученным красноармейцам».

Если в лагере было так неплохо, как пытается нас уверить Я. Кротов, почему же тогда красноармейцы были измученные? А чего стоит неподдельная радость Гиндина по поводу того, что в преддверии зимы он «…одет, обут, имеет матрас и одеяло», о чём он как о великом достижении сообщает в своём письме от 13 октября 1921 г.!? Однако, искренняя радость Лазаря Борисовича становится понятной, если ознакомиться с отчётами о действительном положении в Тухольском лагере.

Утверждение Я. Кротова, что в Тухольском лагере не могло быть плохо, так как его «регулярно проверяли международные инспекции Красного Креста», просто наивно. По этому поводу выше было приведено немало примеров. Не случайно, Л. Гиндин, не надеясь на защиту международных организаций, предпочел в начале декабря 1921 г. бежать из лагеря.

В заключение остается пожелать Я. Кротову внимательнее читать письма предков.

Туходь — лагерь смерти

Польский профессор З. Карпус в предисловии к сборнику «Красноармейцы в польском плену в 1919–1922 гг.» утверждает, что:

«…вопрос, который вызывает наибольшие разногласия и сегодня, касается количества умерших большевистских пленных в лагере в Тухоли. Во многих публикациях утверждается, что в этом лагере умерло 22 тыс. красноармейцев и поэтому этот лагерь везде называется „лагерем смерти“. Подавая эту „сенсацию“, авторы публикаций не задумываются над тем, возможно ли, чтобы так много российских военнопленных умерло за столь краткий срок пребывания в Тухоли…

Основываясь на сохранившихся источниках, можно с уверенностью утверждать, что в Тухоли за год умерло, в подавляющем большинстве от заразных болезней, 1950 большевистских военнопленных».

(Красноармейцы. С. 26–27)

Поговорим прежде всего о точности проф. З. Карпуса. По его утверждению, в лагере пленных № 7 в Тухоли:

«…большевистские военнопленные содержались только с конца августа 1920 г. до середины октября 1921 г.»

(Красноармейцы. С. 27)

Правдивость этого утверждения оспаривается тем фактом, что упоминаемый нами военврач РККА Л. Гиндин бежал из Тухольского лагеря в начале декабря 1921 г.

В книге Н. Райского «Польско-советская война…» отмечается, что:

«…к 10 января 1922 г. в польском лагере Тухоль ещё оставались российские военнопленные».

(Райский. С. 35)

Можно подумать, что речь идёт о белогвардейцах, тем более что, по данным уполномоченного Центрэвака Е. Аболтина, в мае 1922 г. в лагере Тухоли содержалось около 4000 русских (белых) пленных (сводная казачья дивизия, дивизия Смерти и 3-я русская армия Перемыкина) (Красноармейцы. С. 702).

Однако в книге Н. Райского далее по тексту говорится, что:

«…к апрелю 1922 г уже ни одного военнопленного красноармейца в польских лагерях не было».