– И что сказал этот блондин?
– Назвал фамилию человека, дал адрес и выплатил аванс в две тысячи долларов.
– А когда окончательный расчет?
– Завтра. Место он назначит сам. Позвонит Хряку, как только получит подтверждение о смерти Лузгина.
– Хряк, значит, в доле?
– Десять процентов.
– Ну это по-божески. Точнее, по-сатанински. Так это не первое ваше убийство?
Молчание было мне ответом, молодой человек мучительно обдумывал, как бы половчее мне соврать.
– Значит, не первое,– сделал я вывод и резко повернул руль вправо.
– Это было случайно. Мы хотели ограбить, и все.
– Хорошо. Я помогу вам убить Лузгина и заработать десять тысяч. Но взамен вы сдадите мне Язона. Вашего блондина ведь Язоном зовут?
– Не знаю. Он не представился.
Честно говоря, я не очень понимал этого Язона. К чему такая кровожадность? Допустим, убийство много знающего Каблукова сошло ему с рук. Казалось бы, сматывай удочки и уноси ноги из города, где совершенно очевидно запахло жареным. Однако Язон остается, чтобы устранить Лузгина. Неужели только потому, что Лузгин знал в лицо Наташу и самого Язона? Но ведь Язона знали в лицо многие, так же, как и его подружку, впрочем. Он что, собирается убрать всех, так или иначе причастных к золотым безделушкам? Но это ведь абсурд. Мне известно о трех проданных им предметах, но их, скорее всего, было больше. Причем Язон явно искал оптового покупателя. Наследил этот блондин в городе изрядно, что, между прочим, говорит о его недостаточной профессиональной подготовленности. Судя по всему, Язон и Наташа дилетанты, случайно наткнувшиеся на золотые россыпи и не обладающие нужными связями, чтобы реализовать свалившееся на голову богатство без шума и пыли.
В своей квартире я обнаружил не только Лабуха, но и Лузгина. Моя догадка оказалась верной, актер боялся и, похоже, у него для этого были веские причины. На приведенного мною молодого человека он взглянул без большого дружелюбия и особенного интереса к нему не выказал. Следовательно, несостоявшийся киллер не лгал, и с Лузгиным он действительно знаком не был.
– Послушай, граф, ты живешь как последний босяк,– встретил меня претензией Лабух.– В твоем холодильнике нет даже маргарина. А из спиртного только пустая бутылка из-под коньяка. Я бы с удовольствием пополнил твои продуктовые запасы, но у меня нет денег.
Денег я Лабуху дал, чем привел его в легкую растерянность.
– А ты не боишься, что я сбегу? Тем более что выданной тобой суммы хватит на ночной загул.
– Ты не станешь пить, Лабух. Любопытство художника помешает. Ты побоишься опоздать на банкет царя Мидаса. Мы ждем тебя через полчаса с колбасой, консервами и бутылкой коньяка. Хлеба не забудь.
Пока Лабух проворачивал хозяйственные дела, я вплотную занялся своими гостями. Молодому человеку я наконец развязал руки и усадил его в кресло, стоящее у окна. Окно было открыто по причине духоты, но поскольку я живу на шестом этаже, то можно было не опасаться внезапного прыжка и побега. Лузгин сидел на диване, угрюмо уставившись в телевизор, который, к слову, не был включен.
– Вам будет интересно узнать, Бегемот, что я обещал нашему новому другу Коле помочь заработать на вашей смерти десять тысяч долларов. Десять процентов этой суммы отойдет Хряку за посредничество, но оставшихся денег вполне хватит бедному юноше, чтобы съездить за границу для расширения кругозора.
– Дешево вы меня цените, граф.
– Цену определил не я, ее определил Язон, он и платит.
– Вы опять блефуете, уважаемый. Поверьте, это почти смешно.
– Хотите пари?
– На мою бессмертную душу? – криво усмехнулся актер, которому Лабух, видимо, успел рассказать о своей печали.
– Ваша бессмертная душа уже заложена, Лузгин. Вы ведь, кажется, астролог, чернокнижник, доктор оккультных наук. Так зачем надо было убивать Лабуха?
Лузгин ответил не сразу. Довольно долго он с подчеркнутым интересом разглядывал окружающую обстановку. Хотя любоваться в моих апартаментах, в сущности, нечем: диван, два кресла, телевизор и стенка, доверху набитая книгами, которые достались мне в наследство от отца. Отец был книголюбом. И среди собранных им книг попадались редкие издания. Впрочем, актер в данную минуту вряд ли думал о литературе, мысли его были наверняка поглощены проблемой собственного выживания. Я его не торопил, просто сидел и изучал своего оппонента, пытаясь разгадать загадку чужой души. А именно: что заставило интеллигентного и на вид вполне добродушного человека встать на преступную тропу и дойти по ней едва ли не до убийства?
– Если я вам скажу зачем, то что я буду с этого иметь?
– Вы будете иметь жизнь и паспорт на другую фамилию. Мне почему-то кажется, что фамилия «Лузгин» вам уже надоела.
– Хотите инсценировать мою смерть?
– Да. И волки в лице Коли и Хряка будут сыты, и овца цела. Хотя на овцу вы, господин актер, мало похожи. Мне почему-то кажется, что вы не совсем тот человек, за которого себя выдаете.
Лузгин посмотрел на меня с интересом. Мне подумалось, что он опять хотел обвинить меня в блефе, но в последний момент передумал. Надо сказать, что внешность у Лузгина была располагающей, вызывающей доверие и симпатию. Возможно, это был природный дар, не исключено, что наложила отпечаток профессия, ибо что это за актер, который не может расположить к себе публику. Лишь изредка сквозь образ доброго дядьки и рубахи парня вдруг проступало что-то откровенно злобное, завистливое и порочное.
– Если не ошибаюсь, Феликс, ваш отец был видным психиатром, можно даже сказать, светилом в этой области? Он ведь погиб от рук хулиганов?
– Ну и что? – нахмурился я.
– Только не надо смотреть на меня зверем. Избить немолодого актера – много ума не надо. А вы ведь интеллектуал, Строганов. Аналитик. Знаток человеческих душ. И от отца многого нахватались, и в институте, насколько мне известно, учились просто блестяще. Но потом вы внезапно институт бросили. Рассорились с отцом. Почему вы рассорились с отцом, Феликс?
Если бы он в этот момент улыбнулся, то недосчитался бы многих зубов. Но губы его были крепко сжаты, а в пристально нацеленных на меня глазах не было и капли насмешки.
– Я не ссорился с отцом, господин Лузгин. У вас абсолютно неверные сведения. Просто разочаровался в профессии. Скажу больше, мне страшно не нравятся люди, которые лезут в мои семейные, абсолютно их не касающиеся дела.
– Нет, Феликс, речь идет не о семейных делах. Вы просто узнали, что ваш отец сотрудничал с КГБ, и вообразили, что он угнетал несчастных диссидентов. Кажется, была в газете статейка на эту тему, довольно гнусненькая.
– Ну и зачем вы все это рассказываете, господин Лузгин? Демонстрируете свою осведомленность?
– Нет, хочу, чтобы вы прониклись ситуацией. Я тоже работал на эту организацию. Правда, был самым обычным стукачом. Попался на спекуляции шмотками. Мог схлопотать большой срок. А человек я был молодой, с большим, как мне тогда казалось, театральным будущим. В общем, мне предложили, и я согласился.
– Вы хотите сказать, что Язон…
– Нет, не Язон и не Наташа. Этот человек пришел раньше.
– И вы испугались разоблачения?
Лузгин вдруг рассмеялся и смеялся долго, а мне оставалось только удивляться искренности этого вдруг прорвавшегося из чужих потаенных глубин смеха.
– Нет, Феликс. Я мог бы вам солгать и разыграть из себя жертву режима, но не буду этого делать. Мне действительно стыдно, но только за тогдашние, советских времен, муки совести. Я ведь чуть не спился тогда. Но если сейчас на заборе кто-нибудь аршинными буквами напишет: «Лузгин-стукач», я встану перед
