ответ на этот отчаянный призыв даже не пошевелился.
Между тем у благородного Руальда дела складывались совсем не так, как рассчитывали заинтересованные зрители. Он очень неуверенно атаковал своего противника, возможно, на него повлияла внезапная смерть Эда Орлеанского. К тому же при падении граф, кажется, повредил ногу и сейчас передвигался с трудом. Зато юный Олегаст буквально летал по арене. Судя по всему, у этого мальчишки были железные ноги, ибо атаковал он своего противника буквально со всех сторон, беспрестанно меняя положение своего юного и выносливого тела.
– Проклятый малолетка, – процедил сквозь зубы епископ Венелон, посеревший от напряжения.
– Ловок, ничего не скажешь, – в тон ему отозвался король Лотарь и поднял глаза на королеву.
Тинберга стояла у окна в полный рост, но смотрела не на арену, а на своих врагов. Лотарю показалось, что ведьма улыбается. Зато у ее высокородных противников поводов для радости было немного. На Торговой площади Реймса на глазах заинтересованных зрителей рассыпалась прахом тщательно закрученная интрига, которая должна была вознести Людовика Тевтона на вершину власти.
Меч юного Олегаста взлетел над головой пошатнувшегося графа Неверского, и через мгновение в этом мире все было кончено для благородного Руальда. Тишина над ристалищем повисла такая, что было слышно, как надсадно дышит епископ Венелон, обуреваемый бессильной яростью. Никто не верил, что такое возможно. Никто! Но невозможное все-таки случилось, повергнув многих людей, присутствующих на божьем суде, в изумление и тихий ужас.
– Бог сказал свое слово, – спокойно произнес король Лотарь. – Теперь дело за сеньорами.
Сейм, состоявшийся сразу же за божьим судом, не дал повода для радости ни королю Людовику Тевтону, ни монсеньору Николаю. Претензии мятежных сеньоров к королю Карлу Лысому, которые озвучил Венелон, прозвучали неубедительно, и герцог Людовик Нейстрийский, выступивший вслед за епископом, отмел их без труда. Речь старшего сына короля Карла звучала плавно, и он ни разу не запнулся, произнося ее, начисто опровергнув тем самым свое нелестное прозвище. Зато престарелый Адалард Парижский и еще молодой и полный сил Роберт Турский путались в словах, перескакивали с пятого на десятое, а уж их обвинения, предъявленные якобы оборотню герцогу Людовику, и вовсе вызвали смех в зале.
– На тебе ведь тоже, благородный Роберт, колет из бычьей кожи, – отозвался с места король Лотарь. – Но никому из присутствующих и в голову не придет назвать благородного сеньора быком.
Черту под выступлениями светских и церковных сеньоров подвел епископ Гинкмар, заявивший, что он не видит причин для пересмотра соглашений, подписанных в Вердене, и призвавший франков всех пяти королевств к миру и согласию.
У Людовика Тевтона хватило ума не оспаривать решение сейма. Он произнес на прощание несколько высокопарных фраз, поблагодарил сеньоров за выдержку и мудрость и покинул Реймс под ехидные улыбочки своих недоброжелателей.
Епископ Венелон попытался было напомнить высокому собранию о суде над королевой Тинбергой, но не встретил понимания даже у монсеньора Николая, не говоря уже обо всех прочих иерархах церкви. А граф Лиможский не упустил случая напомнить монсеньору из Санса, что королеву Тинбергу оправдало небо и вряд ли простой епископ вправе оспаривать решение Всевышнего.
После этого наглого заявления епископу Венелону не осталось ничего другого, как просить защиты у папского престола, ибо не приходилось сомневаться в том, что и король Карл, и коннетабль Раймон Рюэрг рано или поздно сведут счеты с мятежным иерархом. Монсеньор Николай обещал Венелону поддержку, но никаких твердых гарантий дать не мог в силу сомнительности собственного положения. Николаю в какой-то момент даже показалось, что поражение в Реймсе явилось для его репутации даже более сокрушительным, чем поражение при Фонтенуа.
Монсеньор, возможно, впал бы в отчаяние, если бы молодой король Лотарь не порадовал его доброй вестью:
– А ведь вы оказались правы, монсеньор. Ярл Воислав собирается покинуть Фрисландию, чему я несказанно рад, ибо есть, знаете ли, такие вассалы, которые сюзеренам в тягость.
После этих слов монсеньор почувствовал огромное облегчение. Даже поражение в Реймсе не казалось ему теперь таким уж катастрофическим. А главное – было с чем возвращаться в Рим. Угроза, нависшая над христианским миром, отведена разумными действиями Николая. Известный возмутитель спокойствия ярл Воислав Рерик был практически обезврежен умело проведенной интригой и теперь если и представлял опасность, то только для далекой Руси и Хазарского каганата, чьи судьбы мало волновали иерархов Римской церкви. Конечно, далеко не все в данном случае вершилось по воле хитроумного секретаря папской курии, но когда результат достигнут, мало кому придет в голову доискиваться, какие именно причины его породили.
Монсеньор Николай проводил до порога любезного короля Лотаря и обернулся к отцу Джованни:
– Тебе придется отправиться в Киев, мой друг, чтобы напомнить сеньору Аскольду о его обязательствах перед папским престолом. Аскольд заслужит нашу вечную благодарность, если сумеет остановить этого безумца.
– На вашем месте, монсеньор, я бы отправил посланца не только в Киев, но и в Итиль, к беку Карочею.
– Ты прав, Джованни, – задумчиво кивнул головой Николай. – Передай сеньору Аскольду, что папский престол не оставит его без отеческого попечения. И да поможет ему бог.
Герцог Людовик был удивлен решением графа Анжерского и не преминул высказать ему свое неудовольствие. Какой смысл искать счастье за морем, когда в руках у тебя одно из самых процветающих графств Нейстрии. Однако предостережение старого друга не произвело на сеньора Олегаста особого впечатления.
– Отныне наши пути расходятся, Людо. Я думаю, это к лучшему. Сеньоры никогда не простят нам ни победы в Реймсе, ни даже факта нашего рождения. Мое присутствие рядом с королевским троном станет для них вечным раздражителем. Тебе будет проще договариваться с ними, если я исчезну с их глаз. К тому же я должен позаботиться о сестре. Не знаю, что ее ждет – великая судьба, как предсказывал архиепископ Константин, или забвение. Но так или иначе, я решил разделить ее участь. Это мой долг перед матерью и отчимом. Коннетабль Гарольд заплатил жизнью за то, чтобы видение константинопольского иерарха стало явью, и я не могу предать память человека, столь много сделавшего для меня.
– Но ведь это чужая земля, Олег, – нахмурился герцог.
– Это земля моего отца, Людо, и я сделаю все от меня зависящее, чтобы она стала моей.
Когда за юным Олегастом закрылась дверь, Людовик резко повернулся к матери, спокойно сидевшей в кресле, и спросил:
– Почему ты не удержала его?
– Я сделала это ради тебя, Людовик, – спокойно отозвалась Тинберга. – Из Олега никогда не выйдет доброго вассала, ибо он рожден повелевать. В его лице ты получил бы не друга, а соперника в борьбе за власть. Да, страшного и коварного соперника, рожденного под звездой Белтайн. Смирись с неизбежным, сын, и пожелай ему доброго пути. И пусть бог хранит графа Олегаста, сына ярла Драгутина.
