великого князя и вселить в него надежду на скорые перемены. Градимир был бледен, все время кутался в полушубок и надрывно кашлял, пугая ближников глазами, стекленеющими от боли. Боярин Стемир вдруг с ужасом осознал, что великий князь до весны не дотянет, а его смерть может обернуться для Кривицкой земли страшным междоусобьем.
На бодрый призыв боярина Есеня стряхнуть с себя немочь и вновь взять в руки бразды правления, Градимир только горько усмехнулся. Похоже, не только тело его было раздавлено болезнью, но и дух сломлен. Больше ничем нельзя было объяснить те странные советы, которые он давал боярам.
– Я тебя не пойму, великий князь, – нахмурился боярин Гостевид. – Ты что же, признаешь своим еще не рожденного ребенка Милорады?
Болезненная гримаса исказила черты Градимира:
– Признаю, боярин, и хочу, чтобы все, и ближние, и дальние, это знали.
Бояре переглянулись и дружно покачали головами. Месяца не прошло, как они слышали из уст великого князя совсем другие слова по поводу Милорады и ее будущего чада. Правда, тогда это был совсем другой Градимир, полный веры в свои силы и в свою удачу, а ныне и силы изменили князю, и боги покинули его.
– Воислав Рерик столь дорого заплатил за свое нынешнее торжество, что завидовать ему станет только сумасшедший, – слабо улыбнулся Градимиор. – Такова плата за власть, бояре. И если вы, Стемир, Гостевид и Есень, готовы не стоять за ценой, тогда начинайте свою замятию.
– Ты что же, князь, предлагаешь нам надеть варяжское ярмо на кривицкие выи? – в раздражении воскликнул боярин Есень.
– Я оставляю вам князя, бояре, – спокойно отозвался Градимир. – В нем кровь Гостомысла Новгородского и Яромира Киевского, двух самых родовитых князей на славянских землях. Так какого рожна вам еще надо?
– А если родится девка? – нахмурился Стемир.
– Значит, вам очень не повезло, бояре. Смута накроет кровавой пеленой Кривицкую землю, брат пройдет на брата, и все наши знатные роды будут истреблены в междоусобной борьбе.
Боярин Есень бурно протестовал, пытаясь достучаться до засыпающего разума князя, а Стемир и Гостевид молчали. Градимир был прав во многом, если не во всем. Ни один из волостных кривицких князей не был равен Градимиру знатностью, зато они были равны между собой. Возвышение одного из них неизбежно оборачивалось умалением другого. Спор пойдет не только между князьями, но и между боярами. Каждый захочет ухватить свое в кровавой усобице. Такое не раз бывало на славянских землях, и все присутствующие в ложнице великого князя это отлично понимали.
– Думайте, бояре, думайте, – сказал Градимир, прислоняясь затылком к стене. – А на меня можете уже не рассчитывать. Все, что я мог сделать в этом мире, я уже сделал.
Молодой Есень, выйдя из княжеской ложницы, пыхнул гневом, но слова его летели в пустоту. Им не дано было побудить к действию угасающего князя Градимира, у которого, впрочем, хватило ума и совести, чтобы не раздражать ближников понапрасну и не вселять в их сердца пустую надежду.
– Градимир поступает мудро, – веско произнес Гостевид. – И не нам, боярин Есень, судить человека, уходящего в страну Вырай.
– Так ведь без князя остаемся! – почти выкрикнул молодой боярин.
– Зато с воеводой, – осадил его Стемир.
– Спасибо, боярин, утешил, – взъярился Есень. – Только я служить варяжскому приблуде не намерен.
– Воевода Олег хорошего рода, – возразил ему Гостевид.
– Кто бы спорил, боярин, – криво усмехнулся Есень. – Быть сыном бога прибыльно и почетно, но только не тогда, когда твоим отцом является Вий.
В словах Есеня, конечно, была своя правда, но боярин Стемир прожил на этом свете дольше и знал гораздо больше молодого боярина. В том числе и о Чернобоге. А Чернобог – это не только Вий, хозяин навьего мира, но и Велес, покровитель скота, земледелия и домашнего достатка, и наконец, он еще и юный Ярила, оплодотворяющий богиню земли Мару, которую волхвы считают одним из воплощений Макоши.
Стемир расспросил мечников из франков, пришедших вместе с Олегом на Русь, и пришел к выводу, что зачат молодой воевода был именно в Ярилины дни, следовательно, он никак не мог быть сыном Вия. Именно в эти дни Ярила оплодотворяет Мару, дабы та по осени одарила всех щедрым урожаем. И уж конечно, очарованная юным Чернобогом Мара, она же Макошь, щедро наделила его сына удачей.
Впрочем, он был не только его, но и ее сыном, какое бы женское лоно ни произвело Олега на свет, ибо земная женщина на короткий срок может вобрать в себя силу Мары, а земной муж может стать проводником божественной силы юного Ярилы. Другое дело, что не каждому мужчине и не каждой женщине выпадает такая доля. Боги весьма разборчивы в своем выборе, и не каждый ребенок, зачятый в Ярилины дни, пусть и с соблюдением всех необходимых обрядов, вберет в себя часть силы своего отца. Но воеводе Олегу, похоже, повезло. Его отцом действительно был Ярила, а небесным покровителем – сам Род, или Белл, как зовут его франки, тщательно следящий как за своими божественными сыновьями, так и за их чадами, рожденными в нашем мире.
– А бог Род здесь при чем? – удивился притихший Есень, внимательно слушавший боярина Стемира.
– А при том, что к нему воззвали князь Рерик и императрица франков Юдифь, свершившие положенный обряд. Похоже, в ту ночь зачат был не только Олег, но и нечто большее.
– Что именно? – насторожился боярин Гостевид.
– Кудесник Осташ полагает, что тот обряд дал жизнь не только двум знатным мужам, но и двум новым народам, которым еще предстоит пройти по этой земле долгий путь.
– А кудесник разговаривал с князем Градимиром? – спросил Гостевид, хмуря брови.
– И не только с князем, но и с волхвами Перуна и Даджбога. Похоже, они согласились с ним.
– Но ведь и кудесники, случается, ошибаются, – попробовал вновь возвысить свой голос Есень.
– Думай, что говоришь, – цыкнул на него боярин Стемир. – Такая ошибка гибельна не только для кудесника, но и для всей нашей земли. И уж коли Осташ сказал свое слово, значит, он получил на то согласие богов, Велеса и Макоши. А на божьем суде, состоявшемся по воле кудесников Коловрата и Людогнева, свою волю явили Даджбог и Перун. Сомнение дорого стоило кудесникам, как ты знаешь, боярин Есень, так что мой тебе совет – молчи.
Воевода Олег встретил гостей настороженно. Кривичам он не доверял, и для этого у него было достаточно причин. Но к столу он их позвал и заздравную чашу поднес, как это положено обычаем. Боярин Стемир с удивлением отметил, что молодой франк сильно изменился за последний месяц. От прежнего весельчака, потешавшего смолян петушиными боями, не осталось практически ничего. Ныне перед боярами сидел сильный муж, годный и для рати, и для совета. Зеленые глаза его холодно смотрели на кривичей, но вражды в этих глазах не было. Похоже, воевода еще не решил, как ему относиться к гостям.
– Князь Градимир признал своим чадо, еще не рожденное Милорадой, и о том мы намерены объявить ныне же на вече всем смолянам, – начал с главного Стемир. – За этим мы к нему и ходили.
– Добро, – кивнул головой воевода. – Я со своей стороны готов обещать и боярам, и простым кривичам, что мешаться в ваши дела не буду. Пока ребенок, рожденный Милорадой, не войдет в возраст, вершить суд на земле кривичей должны ближние бояре, как это и положено обычаем. Согласны ли вы, Стемир и Гостевид, взвалить сию тяжкую ношу на себя?
– Так затем и пришли, – прокашлялся Гостевид.
– Значит, так тому и быть, бояре. И еще одно Условие, но уже не мое, а великого князя Воислава Рерика: не платить дани ни Итилю, ни Киеву, а платить Новгороду. За это великий князь берет на себя заботу об охране ваших земель.
Бояре переглянулись. Конечно, будь князь Градимир в силе, можно было бы и возразить франку, но в нынешних условиях, когда в Смоленске князя считай что и вовсе нет, возражать Воиславу Рерику глупо. Его покровительство было выгодно смоленским боярам, оно спасало их от посягательств беспокойных волостных князей и давало возможность избежать смуты.
– У нас нет возражений, воевода, но есть сомнения, – осторожно начал боярин Гостевид. – Великий князь Новгородский далеко не молод, а наследника у него нет. Слышал я, что сестра твоя Ефанда является
