неприкаянностью шмыгающих по этим просторам волн, достойнейший Пигал вернулся в каюту шкипера, выделенную пассажирам после небольшого скандала, устроенного князем Тимерийским уже на борту судна. Летучий Зен со вздохом унес отсюда в матросский кубрик свои вещички, и в его не слишком, правда, роскошной постели спал теперь сиятельный князь, откинувшись на спину и небрежно упершись ногами в хлипкую стену. Магистр только головой покачал при виде этого зрелища. Похоже, Андрей собирался проспать всю долгую дорогу до загадочных Асейских островов. Пигал, пожалуй, махнул бы на молодого человека рукой, если бы не одно, до глубины души поразившее его обстоятельство. На пальце князя траурно блистал черный камень, уже виденный магистром, но виденный совсем в другом месте, а уж если быть совсем точным и не совсем скромным, то на груди несравненной Асольды Мессонской. Естественно, сам собой возник вопрос: как этот камень попал к Тимерийскому? Пигал готов был поклясться, что встреча во дворе королевского замка, свидетелем которой он был, единственная за трое суток пребывания князя в Арлиндии. Так как же все-таки сиятельный объяснит сей странный феномен? Разбуженный магистром Тимерийский вяло похлопал длинными ресницами, зевнул, пожелал достойнейшему из мудрых спокойной ночи, повернулся на другой бок и заснул крепчайшим сном, оставив своего друга в большом недоумении.
Достойнейший Пигал провел бессонную ночь, пытаясь разрешить эту трудную загадку. И еще один вопрос его беспокоил: почему кентавр Семерлинг столь поспешно покинул Либию? Дела делами, но ведь, собираясь на эту прекрасную планету, он о них даже не упомянул. Наоборот, намеревался принять активное участие в поисках девушки. Но потом почему-то изменил свое решение, не сумев или не захотев объяснить причины отъезда старому и надежному другу. Конечно, у члена Высшего Совета Светлого круга могут быть тайны, о которых достойнейшему магистру знать не полагается, но почему просвещеннейший Семерлинг так побледнел, увидев Асольду Мессонскую? А может быть, и не Асольду вовсе, а как раз этот черный камень, который, чего греха таить, и у Пигала вызывает неприятное чувство беспокойства. Напугать кентавра Семерлинга непросто. И тем не менее он испугался. А Андрей Тимерийский не удивился, узнав, что Семерлинг их покинул, и, уж совершенно точно, не огорчился. Зато и его внимание привлек черный камень: князь побледнел, и капли пота выступили у него на лице. Судя по всему, отнюдь не прелести Асольды Мессонской его тогда взволновали, как по наивности думал магистр. Вопросы, которые ставил перед собой Пигал, были слишком трудны, чтобы одной ночи хватило для их разрешения, и поэтому даже наступившее утро не принесло желанного облегчения.
Магистр с трудом поднялся на палубу, стараясь как можно тверже ставить ступни на отсыревшие и постоянно выскальзывающие из-под ног доски. Непогода грозила разгуляться не на шутку, но ветер пока что был попутным, и «Жемчужина Арлиндии» буквально летела, едва касаясь волн своим скрипучим старым корпусом, во всеоружии всех своих белоснежных парусов.
– Если не угодим в шторм или штиль, то через неделю достигнем Асейских островов, век бы их не видеть.– Летучий Зен переступил с ноги на ногу, словно собирался что-то спросить у магистра, но так и не решился.
Увидев же поднимающегося на палубу молодого князя, Летучий Зен и вовсе смутился и поспешил убраться в трюм. Андрей Тимерийский был в это серое утро угрюм и неприветлив. То ли качка на него негативно действовала, то ли тайные заботы угнетали его дух. Однако расспрашивать князя о его мыслях было делом совершенно безнадежным. К немалому удивлению Пигала, Андрей ничем не напоминал своего отца, развеселого и разудалого князя Феликса, все мысли которого были на лице и на языке. С трудом верилось, что этого замечательного человека нет в живых вот уже почти двадцать лет. А развалины пограничного замка на Альдеборане, наверное, уже давно заросли травой, такой же красноватой, как кровь, залившая камни в тот страшный день. Пигал был там через несколько дней после трагедии, и картина, которую он увидел, глубоко запала в его душу. До сих пор непонятно, как жабовидным пщакам удалось проникнуть в замок сквозь мощную, годами проверенную защиту. И тем не менее они это сделали. Все защитники замка погибли, а потом пщаки разрушили все поселения планеты. Погибло десять тысяч человек, надолго потеряна планета, освоение которой началось столь успешно. Пщаки с Альдеборана тоже ушли. Ушли сразу же, как только сделали свое черное дело, что, в общем-то, не очень на них похоже, обычно они вгрызаются в захваченные территории зубами, и выбить их бывает очень непросто. Андрей Тимерийский был единственным уцелевшим в той страшное резне. С тех самых пор его воспитывает кентавр Семерлинг, в одночасье превратившийся из межзвездного бродяги в заботливую няньку. Но, кажется, молодой человек не испытывает к своему воспитателю теплых чувств, во всяком случае, умело их скрывает.
– По-моему, я уже где-то видел этот камень,– осторожно начал Пигал свои расспросы.
– Мне его прислала Асольда Мессонская. По ее утверждению, он приносит счастье.
– Разве вы встречались перед разлукой? – изумился Пигал.
– Камень принесла служанка. А почему он тебя так заинтересовал, достойнейший магистр?
Застигнутый врасплох сиринец только плечами пожал, сославшись на необычный цвет камня и непривычную форму. Судя по всему, Тимерийский не был сегодня расположен к откровенному разговору, и Пигал вынужден был оставить надежду выяснить у скрытного молодого человека хоть что-то, дающее возможность прикоснуться к столь заинтересовавшей магистра загадке.
Дальнейшее плавание протекало довольно скучно: магистр размышлял, князь по преимуществу спал или от скуки поругивал Летучего Зена и матросов. Которые, к слову сказать, свое дело знали, но пассажиру не перечили, а хитроумный шкипер и вовсе, по мнению Пигала, позорно пресмыкался перед ним. Ну а когда сиринец попенял Летучему Зену на раболепие, то услышал в ответ поразившую его до глубины души фразу:
– Кому же захочется превращаться в крысу.
На все попытки ученейшего магистра выяснить, с чего это арлиндцу пришла в голову столь глупая мысль, тот только отнекивался, а потом, понизив голос до едва различимого шепота, сказал:
– Черный камень из замка Крокет на руке что-нибудь да значит.
– Какой еще «замок Крокет»? – несказанно поразился сиринец.
– А тот самый, в котором триста лет тому назад свихнулся барон Силис Садерлендский. С тех пор там поселилась нечистая сила.
– А почему ты решил, что камень именно оттуда?
– Так говорят.– Летучий Зен вильнул глазами к горизонту и, несмотря на все усилия Пигала, так больше ничего и не сказал.
Странное суеверие арлиндского моряка в другой обстановке позабавило бы магистра, но сейчас ему было не до смеха. Похоже, всем и все было известно о черном камне, и только Пигал Сиринский пребывал в неведении.
На восьмой день утомительно скучного пути Пигал был разбужен громким криком вахтенного матроса:
– Паруса на горизонте.
Андрей Тимерийский птицей взлетел на палубу. Магистр поспешил за ним следом, проклиная возраст и короткие ноги, ограничивающие его прыть. Летучий Зен опасался пиратов, хотя в этих проклятых водах, вблизи Асейских островов, даже нимейские пираты появлялись крайне редко. К тому же корвет шел странным рыскающим курсом, словно его капитан никак не мог поймать ветер в паруса. Что, в общем-то, было неудивительно, ибо эти самые паруса оказались разодраны в клочья.
– «Великодушный»,– прочел надпись на борту корабля обладавший острым зрением князь Тимерийский.
Матросы испуганно переглянулись. Летучий Зен почесал затылок и тяжело вздохнул:
– Именно на этом корабле принцесса Елена Арлиндская отправилась в Мессонию.
– Надо бы его осмотреть,– небрежно заметил князь, с хрустом разгрызая столетний сухарь.
Ни Летучий Зен, ни его матросы не выразили желания поближе познакомиться с проклятым, по их убеждению, кораблем. Пришлось достойнейшему Пигалу тряхнуть стариной, тем более что его буквально распирало любопытство.
Если на корвете и был бой, то внезапный и скоротечный – никаких следов разрушения, если не считать порванных в лохмотья парусов, исследователи не обнаружили. Ни разложившихся трупов, ни обглоданных морскими птицами костей – команда словно испарилась с палубы корабля. Все жилые помещения тоже
