историю про то, как ему на прошлой неделе сломали здесь нос, а потом еще и в ментовку загребли, то ты понимаешь, что особенно удивляться нечему. А еще ты понимаешь, что, хоть ему и переломают все ноги- руки, завтра он все равно приползет сюда пропустить стаканчик, желательно на халяву.
Итак, мы сидим в «Вулкане», оба конкретно поддатые. Толик наклоняется ко мне и говорит, что второго сына они с женой назвали Эммануилом. На что я отвечаю, что они полные придурки.
– Зачем ребенку жизнь портить? Он же вам потом отомстит за ваши художественные изыски.
– А старший наш, Данилка, — продолжает Толик, совершенно меня не слушая, — говорит: не запомню имя такое. Прикинь, только мы с Жанкой из комнаты вышли, так он ему маркером на лбу написал «Эммануил», чтоб запомнить. Прикол, да?
Анатолий засмеялся. Я никак не реагирую, смотрю в его глаза и вижу только тоску смертную, полную страха перед женой, и бездуховность. Мы выпили еще по сто граммов, и я впал в состояние пустоты и прострации. Мне стало скучно и до жути жаль себя. Мое единственное желание сейчас — побыть одному. Анатолий не чувствует этого, он зачем-то придвигается ко мне ближе и начинает шептать, хотя рядом нет никого, кто бы мог нас подслушать.
– Тема есть, — заговорщически подмигнув и щедро одарив меня запахом изо рта, шепчет он. — Ты можешь вписаться в один проектик. Хочешь?
У меня возникает охуенное желание послать его «очень далеко», но я пожимаю плечами и молчу.
– Вижу, что хочешь. По глазам вижу, что хочешь, — уткнувшись носом в мое ухо, сообщает он.
Я обреченно киваю и слушаю его пьяный бред. Толик рад, что нашел внимательного слушателя. Он предлагает мне выпускать газету.
– Никто не додумался до того, как правильно надо выпускать газету объявлений, — обдавая меня жаром перегара, по секрету сообщает он. — Надо половину газеты посвящать объявлениям, а вторую половину всевозможным кроссвордам. Тогда ее будут покупать все: и любители интеллектуального проведения досуга, и желающие купить-продать.
Только лишь для того, чтобы Толик от меня отстал, я соглашаюсь все обдумать «по трезвяку», а требуемая на открытие газеты ничтожная сумма в сто тысяч рублей у меня, несомненно, имеется. И что интересно, у него, который мне до сих пор сраную тыщу отдать не может, тоже лежат бабки в загашнике.
Чтобы окончательно не окосеть от водки, выпитой за успех предстоящего начинания, я лениво ковыряюсь вилкой в салате и окидываю зал «Вулкана» своим полудремлющим оком.
За столиком у окна расположилась интересная пара. Толстый, свиноподобного вида мужичок лакает пиво. Обладатель ярко-красной, как задница павиана, лысины и почтенного пивного брюшка одет в неоднократно залитый пивом пуховик, который гордо, как соболиная шуба, распахнут так, что видна несвежая майка с кричащей надписью «Bossy»
– Вы такие пошлости говорите! Ну, прямо в краску вгоняете, — манерно заявляет чувиха, хотя в краску ее лицо вогнало чрезмерное количество алкоголя, а от стыда в последний раз она краснела лет в десять, когда старший брат случайно открыл дверь комнаты, в которой она примеряла мамин лифчик.
Мужик, довольный произведенным эффектом, поглаживает брюшко. Потом, что-то решив, наклоняется к даме и шепчет ей на ухо.
Она с деланным ужасом отстраняется:
– Я, прямо не знаю… Я слишком молода, чтобы вот так, с незнакомым… — фальшиво щебечет она и несколько секунд спустя, добавляет: — Ну, ладно. Если только ненадолго. Возьми бутылку винца и поедем к тебе.
Глядя на весь этот шекспировский накал страстей, я размышляю о том, что у пузана, как только они приедут к нему домой, начнется нешуточная проблема.
Есть такая категория баб, которым уже далеко «за» и которым все глубоко «до». Ежегодно и ежедневно эта категория пополняется за счет неврубных telok, перешагнувших определенный возрастной рубеж. По молодости и по глупости они никому не давали. Их молодые стройные тела жаждали секса, а их обладательницы всячески сопротивлялись основному инстинкту, ожидая нефтяных принцев на шестисотых «мерсах». И вот из разряда стройных и желанных, но так и не дождавшихся принцев, они плавно переходят в разряд «еще ничего». Мечты о принце постепенно сменяются мечтами о непьющих и некурящих. Из разряда «еще ничего» время переводит их в категорию «не фонтан». Вот здесь, понимая, что время ушло и заплыло жиром, бабы начинают похотливо метаться в поисках партнеров, которые не обратят внимания на целлюлит и подарят им пару минут животного секса. Последняя стадия наступает быстро и незаметно и носит определение «я столько не выпью». Ярчайшая представительница этой категории клеила на моих глазах пьяного мужика.
Итак, у пузана по приезде домой возникнут нехилые проблемы. Поскольку мужик не слепой на оба глаза, то, раздев ее, он офигеет от собственного легкомыслия и тупости. Он прямо из горла глотнет привезенного «винца», и… его охватит панический ужас, потому что, кроме как выгнать ее, он будет вряд ли еще на что-то способен. Прикол заключается в том, что чума, сидящая сейчас с ним за столом, все это хорошо понимает, более того, именно поэтому она уговаривает ухажера взять с собой вина. Дамочка надеется, что затуманенный алкоголем мозг притупится и мужику захочется «всего что движется», и у него при этом встанет, а возможно, даже и получится. Я встречаюсь глазами с ней и вижу, что она видит, что я вижу и понимаю увиденное и начинаю угорать. Она понимает и видит, над чем я угораю, хватает своего лысого толстяка и тянет его на улицу.
Пока я веселюсь таким образом, Толян, тряся головой и фыркая, как конь в стойле, проливает на себя водку. Ругая работников кафе и попутно правительство, он вытирается ладонью. Затем спрашивает меня о чем-то. Я не слушаю его и с мыслями о завтрашнем похмелье иду в туалет. Шатаясь, я двигаюсь через весь зал семенящей походкой давно желающего поссать человека.
В туалете я понимаю, как мне херово. Причем не мне одному. Унитаз плотно упакован блевотиной. Я хочу глотнуть воздуха и поворачиваюсь к двери, на которой написано:
На улице меня начинает колотить озноб. «Отходняк приходит непременно», — думаю я и тупо пялюсь на последний червонец, найденный в кармане куртки. Дураку ясно, что это единственная бумажка связывает меня с завтрашним днем. Если я завтра не похмелюсь, то «завтра» вообще не наступит. Вариантов нет. Я справляю нужду под кустиком, сбивая струей иней и снег с ветвей, и устремляюсь к дому. Вечерний морозный ветерок освежает, и алкоголь постепенно ослабляет свои крепкие объятия.
Я захожу в пропахший мочой подъезд и нажимаю оплавленную кнопку лифта. Лифт гостеприимно распахивает двери, и куча говна, лежащая посреди кабины, предстает передо мной во всем своем дерьмовом великолепии. Я киваю ей, говоря что-то типа: «Жизнь — дерьмо!» и «Приятной поездки».
На третий этаж я поднимаюсь пешком. У своей двери тупо роюсь в карманах в поисках ключей. Меня кто-то окликает. Я неохотно оборачиваюсь и обнаруживаю какую-то чувиху. Сконцентрировавшись и собрав, что называется, свои органы в кулак, я идентифицирую ее как собственную соседку. Лет пять назад она была очень даже ничего. Теперь же перешла в разряд «еще ничего», но вплотную подходила к подотряду «с пивком — потянет». Не вполне врубаясь, что ей от меня нужно, я пробурчал что-то типа: «Какой чудесный вечер». Вскоре выясняется, что соседка, Ксения Грищенко (я вроде вспомнил ее имя и фамилию), нуждается в грубой мужской силе.
– Сергей Владимирович, у меня там холодильник что-то… не посмотрите?
