существенная доля правды.
— Чем объяснить в таком случае отрицательное отношение к Калугину со стороны руководства ПГУ?
— Мы не знали, когда и на чем он остановится, не начнет ли, даже задним числом, случайно выдавать наши источники, раскрывать агентуру. Но он этого не сделал.
— Кстати, как-то Олег Данилович рассказывал о существовании в КГБ некой тайной лаборатории № 14, которую курировал Чебриков и которая занималась изготовлением орудий убийств, в том числе того зонтика и начинки-яда, с помощью которых был убит в Лондоне болгарский диссидент Марков. Вы знаете что-нибудь об этой лаборатории?
— Не знаю. В рамках ПГУ такой лаборатории нет. Дело Маркова мне известно только по сообщениям западной печати и по рассказам Калугина. Расследования по этому поводу я не проводил.
— Почему?
— Не хочу знать больше того, что мне нужно знать для работы.
— Может быть, вам известно что-нибудь о местонахождении Эриха Хонеккера? По непроверенным данным, он пытался покончить жизнь самоубийством. Знаете ли вы об этом?
— Я тоже об этом слышал. Когда принималось решение о его вывозе в СССР, с нами не советовались, а если бы посоветовались, то мы бы порекомендовали в это дело не впутываться, а искать законные пути, сообразовавшись с обстановкой. Я сделал так, чтобы разведку ПГУ в это дело не ввязывали, хотя нашего товарища по указанию Крючкова иногда и привлекали к работе с Хонеккером в качестве переводчика.
— Правда ли, что несколько лет назад американцы вкопали на территорию разведцентра начиненный шпионской техникой пенек, который исправно информировал их обо всем, что происходило в ПГУ?
— Нет, этот пенек обнаружили под Москвой, то ли на территории военного аэродрома, то ли еще где, а может, и не под Москвой вовсе… Я уже точно не помню. Знаю лишь, что никогда ничего подобного у нас не было.
— Гарри Табачник в своей книге «Последние хозяева Кремля» пишет о существовании в рамках ПГУ подразделения «Т», занимающегося подготовкой и осуществлением за границей убийств лиц, неугодных СССР. Есть ли в ПГУ нечто подобное?
— Разведка не занимается убийствами, и людей для этого у нас не готовят. У нас действительно есть специальное подразделение на случай чрезвычайных ситуаций за рубежом: войны, захвата заложников, захвата посольств, транспортных средств.
— Леонид Владимирович, мне рассказывали, что во время путча вы раздали сотрудникам ПГУ текст Закона о чрезвычайном положении, дав им таким образом возможность разобраться в сущности ГКЧП. Это так?
— Трудно было разобраться поначалу, что к чему… Я не юрист, коллеги мои тоже, поэтому и попросил отыскать текст закона и изучить его. Видимо, потом он был размножен и стал ходить по рукам. Не помню, просил ли я текст размножать и раздавать, помню только, что просил его отыскать и изучить.
— Не могли бы вы тогда, по крайней мере, прояснить ситуацию с вверенным вам диверсионным спецподразделением, которое, по нашим сведениям, Крючков приказал направить к Белому дому России?
— Крючков приказал не ввести его в действие, а направить с подмосковной базы в Клуб имени Дзержинского на Лубянку. Когда командир этого подразделения доложил мне, что их могут привести в действие против Белого дома, я приказал ему никаких распоряжений, приказов без согласования со мной не выполнять, а вечером 20-го категорически запретил ему выполнять какие-либо приказы, связанные с наступлением на Белый дом, а если ему такой приказ отдадут, чтобы немедленно ставил меня в известность.
— Леонид Владимирович, поговаривают, что вы подали в отставку сами, зная о том, что отставка неизбежна и уже готовится.
— Не знаю. Может, готовилась, а может, и нет. Во всяком случае, я был поставлен в такую ситуацию, в которой, я считаю, сделал единственно правильный выбор. Со мной обошлись недопустимо грубо, даже оскорбительно. Так с начальником разведки поступать нельзя. Но это не главное. Главное это то, что, как я вижу, восстанавливаются старые, почти забытые порядки, когда руководящие должности в разведке назначают не по деловым качествам, а по протекции.
— Наверное, в карьере разведчика Шебаршина это был самый горький день?
— У меня бывали и более горькие дни, бывали очень горькие неудачи.
Совершенно искренне признаюсь: в другой жизни себя не мыслил, не представлял, какая она — отставка. Сомневаюсь, что будет легко создать себе ту нагрузку, к которой привык. Мне всегда читалось, писалось и работалось легче в цейтноте. Праздников и выходных терпеть не мог. А теперь вся жизнь сплошные выходные.
— Никто из высокопоставленных сотрудников КГБ, с которыми я говорил о вашей отставке, так и не смог сказать мне, когда же Президент подписал указ о вашей отставке, а Бакатин приказал откомандировать вас в распоряжение управления кадров. Как же все- таки происходила сама отставка?
— Мне сказали о ней по телефону. Бакатин, видимо, не нашел времени, чтобы позвонить и объявить о своем решении. Кто-то из его секретариата сказал, что есть указ об отставке.
— В последнее время приходится довольно часто слышать объяснение ошибок, допущенных Президентом СССР: ближайшее окружение держало его в «информационном колпаке».
— По этому поводу совершенно ничего не могу сказать. Вся информация шла из Первого главного управления председателю, он подписывал телеграммы и отправлял дальше, адресатам. Возможности узнать, доложено Президенту или нет, у меня не было.
— Как вы относитесь к идее выведения ПГУ из состава КГБ и реорганизации его в Комитет по разведке?
— Это абсолютно правильная идея. Но тут существует следующая опасность. В промежутке между принятием решения и его осуществлением временные люди пытаются определять способы реорганизации разведки, ее кадровую политику.
Я всегда исходил из того, что разведка — это живой, хрупкий и очень деликатный организм, не терпящий рывков.
Прежде всего это то, что мы называем добывающий или агентурный аппарат, то есть сотрудничающие с нами иностранцы. Потом оперативные работники, находящиеся за рубежом под различными прикрытиями. Технические средства. И, наконец, центральный аппарат. Все эти компоненты взаимосвязаны.
— Одна из первых «реформ», предпринятых новым руководством КГБ, — вывод из подчинения комитета Управления правительственной связи и Восьмого управления, занимающегося шифровкой и дешифровкой. Не кажется ли вам, что таким образом остальные подразделения комитета останутся без надежных, проверенных каналов связи? И не проще ли было создать параллельные структуры: чтобы одной мог пользоваться Президент, а другой — комитет?
— По- моему, это как раз пример моментально принятого решения, которое сейчас приходится переосмысливать.
— Как, по-вашему, суверенные республики, например Украина, будут осуществлять разведку? На базе расформированного ПГУ или своих первых управлений?
— На базе своих первых управлений. Что касается Украины, то я знаю, у них есть возможности для работы за рубежом, и мы прекрасно взаимодействовали.
— Некоторые лидеры республик призывают обнародовать архивы КГБ, имена агентов. Считаете ли вы это оправданным в какой-либо форме?
— Это предел падения для разведчика, для офицера госбезопасности. Эти люди работали на государство, то есть на нас с вами. И разглашать их имена только потому, что изменились обстоятельства, — это низость.
— Известно ли вам что-нибудь о золоте КПСС?
— Первое главное управление ни в каких финансовых делах КПСС участия не принимало.
— Бюджет ЦРУ составляет тридцать миллиардов долларов. Бюджет же ПГУ не публиковался, но известно, что он гораздо меньше. Так ли это?
— Если бюджет ПГУ будет опубликован, многим будет казаться невероятным, что эта служба могла обходиться так дешево и делать так много.
Кстати
«ПГУ всегда отличал высокий профессионализм, преобладающее большинство людей там честные, настоящие профессионалы», — заявил новый начальник советской разведки — Евгений Примаков.
Касаясь судьбы своего предшественника — Леонида Шебаршина, новый начальник разведки сказал, что высоко ценит его и относится к нему с большим уважением. По словам Евгения Примакова, нужно без спешки во всем разобраться.
Роман М. Карре «Шпион, пришедший с холода» называют лучшим политическим детективом XX века. Главное действующее лицо романа становится жертвой сложнейшей интриги, закрученной в недрах разведки. Нашему собеседнику Л. Шебаршину, возглавлявшему секретное ведомство, конечно, не довелось пережить трагедию, подобную персонажу английского писателя, но в обстоятельствах его падения с высот государственной службы до сих пор много неясного. С этого вопроса и началось интервью.
— Вы уже высказывались о причинах вашего ухода с поста начальника разведки, говорили: без вашего согласия вам назначили первого заместителя. С другой стороны, газеты пишут, что, занимая пост заместителя председателя КГБ, вы не могли не знать о готовящемся перевороте. Может быть, подлинная причина отставки в том, что вы слишком тесно связаны с Крючковым?
— Мне уже приходилось вносить ясность в этот вопрос. Я ничего не знал о готовящемся перевороте. В выступлениях председателя КГБ перед его сотрудниками, в разговорах Крючков
