— Не за что. Элла, мне пора на работу.
— Точно пора?
Вместо ответа он просто улыбнулся.
— Мне кажется, нынче я вовсе не спала.
— Три часа. Если хочешь, можешь поспать еще.
— Да нет, как-то странно быть в этой постели одной, без тебя.
Он погладил меня по ноге.
— Может, тебе стоит немного задержаться, пока на улице поменьше народа станет.
— Ты прав.
Только тут до меня донеслись выкрики проходящих мимо дома детей; было впечатление, будто рухнул какой-то барьер — первое вторжение внешнего мира. А вместе с ним — неприятная необходимость таиться, соблюдать осторожность. Не уверена, что я была готова к этому, и не уверена, что мне так уж понравилась его осмотрительность.
Угадывая мои мысли, он перехватил мой взгляд и сказал:
— Я вовсе не о себе думаю — о тебе. Я — что? Мужчинам здесь всегда позволяют больше, чем женщинам.
Столь откровенные высказывания отрезвляют. Пришлось задуматься.
— Эта кровать… — начала я. — Великовата она для одного. К тому же зачем два столика и лавочки, если здесь ты только спишь?
Жан Поль внимательно посмотрел на меня и пожал плечами, теперь мы окончательно вернулисьв мир людей.
— Некоторое время я жил с одной женщиной. Года полтора назад она уехала отсюда. Кровать она выбирала.
— Вы были женаты?
— Нет.
Я положила ладонь на его колено.
— Извини, — пробормотала я по-французски. — Не следовало мне об этом заговаривать.
Он вновь пожал плечами, посмотрел на меня и улыбнулся:
— Знаешь, Элла Турнье, после вчерашних разговоров по-французски рот у тебя явно увеличился в размеpax, уж ты поверь мне.
Жан Поль поцеловал меня. Ресницы его блеснули на солнце.
Дверь за ним захлопнулась, и все разом переменилось. Никогда прежде не испытывала такой неловкости в чужом доме. Я напряженно выпрямилась, сделала глоток кофе, отставила чашку. Прислушалась к гомону ребятишек, шелесту шин проезжающих автомобилей, редким ударам церковного колокола. Мне ужасно не хватало Жана Поля и хотелось как можно скорее уйти отсюда, но окружающие звуки словно держали меня взаперти.
Наконец я встала и приняла душ. Платье смялось и пропахло дымом и потом. Надев его, я почувствовала себя бродяжкой. Хотелось вернуться домой, но я удерживала себя, ожидая, пока опустеют улицы. Чтобы убить время, я принялась просматривать книги в гостиной. Тут было много литературы по французской истории, романы, в том числе и на английском: Джон Апдайк, Вирджиния Вулф, Эдгар Аллан По. Странная компания. Удивительно и то, что книги расставлены беспорядочно: проза вперемешку с публицистикой, и даже не по алфавиту. Похоже, свою пунктуальность Жан Поль оставляет на работе.
На улице стало тихо, но неожиданно мне расхотелось уходить, потому что я знала: стоит уйти — и назад уж не вернуться. Я еще раз прошлась по комнатам. Оказавшись в спальне, я открыла шкаф, извлекла бледно-голубую рубашку, которая была на Жане Поле вчера, скатала ее и запихала в сумку. На улице никого не было, однако же, выходя из дома, я словно чувствовала на себе сотни глаз. Сбежав по лестнице, я быстрым шагом направилась к центру и успокоилась немного, лишь дойдя до квартала, где обычно гуляла по утрам; впрочем, ощущение, что все на меня глазеют, не ушло. Все смотрят, все обращают внимание на смятое платье и круги под глазами. «Эй, дорогая, — попыталась я одернуть себя, — на тебя и так всегда и все смотрят. Потому что ты все еще здесь чужая, а вовсе не оттого, что ты только что…» Я не смогла заставить себя закончить фразу.
Лишь дойдя до своей улицы, я поняла, что вовсе не хочу домой: я увидела наш дом и испытала приступ тошноты. Я остановилась и прислонилась к стене соседнего дома. Стоит войти внутрь, подумалось мне, и я останусь наедине с чувством вины.
Так я долго стояла, затем повернулась и направилась к железнодорожной станции. Ехать так и так надо, к тому же это хороший предлог, чтобы отложить все остальное.
В поезд я села наполовину в состоянии эйфории, наполовину в отчаянии и даже чуть не пропустила пересадку на Лаво. Вокруг сидели бизнесмены, женщины с покупками, веселая молодежь. Странно, со мной такое случилось, а никому до этого вроде нет дела.
«Вы хоть понимаете, что я только что сделала? — хотелось мне спросить у мрачноватой на вид женщины, сидевшей напротив меня с вязаньем на коленях. — Вы на такое способны?»
Но пассажирам этого поезда, как и всему миру, до моей жизни не было никакого дела. Хлеб выпекается по-прежнему, газ бежит по трубам, пирожки с луком жарятся, поезда идут по расписанию. Даже Жан Поль на работе, помогает пожилым дамам выбирать любовные романы. А Рик встречается со своими немцами и ничего не знает. Я глубоко вздохнула: только я, я одна, — на обочине, и ничего мне не остается, как ехать за брошенной машиной и испытывать чувство вины.
Добравшись до Лаво, я для начала выпила чашку кофе и лишь затем отправилась на стоянку. Отпирая дверь машины, я услышала, как откуда-то слева меня окликают:
— Eh, l'americaine![57]
Я повернулась и увидела лысого, с которым схватилась вчера вечером в баре. Он приближался ко мне. Сегодня на нем была уже не двух-, а трехдневная щетина. Я изнутри облокотилась о дверь машины, создав таким образом нечто вроде щита, защищающего меня от него.
— Salut.
— Salut, madame.
Подобное обращение не осталось мной не замеченным.
— Je m'appelle Ella,[58] — холодно заметила я.
— Клод. — Он протянул руку.
Так состоялось официальное знакомство. Я внутренне поежилась. Все произошедшее перед ним как на ладони: машина, смятое платье, в котором я была вчера, мое усталое лицо, даже влажные волосы — все это подталкивает к единственному заключению. Вопрос состоит в том, хватит ли ему такта не говорить об этом вслух. На сей счет у меня имелись большие сомнения.
— Кофе?
— Нет, спасибо, я уже пила.
— Ну и что, а теперь еще чашечку, со мной, — улыбнулся Клод и, сделав приглашающий жест, двинулся прочь. Я не пошевелилась. Он обернулся, остановился и залился смехом.
— А вы та еще штучка! Вроде кошечки с выпущенными коготками. — Он показал на пальцах, какими именно. — И шерсть дыбом. Ну ладно, кофе вы не хотите. Тогда присядем на секунду вот на эту скамейку, идет? Просто посидим. Мне надо вам кое-что сказать.
— Что именно?
— Я хочу вам помочь. Нет, не так. Я хочу помочь Жану Полю. Так что садитесь. Я вас надолго не задержу.
Он опустился на ближайшую скамейку и выжидательно посмотрел на меня. В конце концов я захлопнула дверцу машины и устроилась рядом с ним. Избегая его взгляда, я смотрела на сад прямо напротив нас, где уже начали цвести аккуратно рассаженные цветы.
— Так что же вы имеете мне сказать? — Сугубо формальным обращением я хотела подчеркнуть неуместность его фамильярного тона, но ничего этим не добилась.
— Видите ли, Жан Поль — наш с Жанен добрый друг. Впрочем, в таверне все его друзья.
Он вытащил пачку сигарет и протянул мне. Я покачала головой. Он закурил, откинулся на спинку скамьи и скрестил ноги.
