— Можно я пойду с тобой? — спросила Мартхе.
— И я, — добавила Лисбет.
— Не сегодня, — твердо сказала я. — Вам надо завтракать, а потом помогите Таннеке.
Я не хотела, чтобы у девочек вошло в привычку сопровождать меня на рынок. Это будет им наградой за хорошее поведение.
Кроме того, мне хотелось пройти по знакомым улицам одной, не слушая болтовни, напоминающей мне о моей новой жизни. Когда я оставила позади Квартал папистов и оказалась на Рыночной площади, я впервые свободно вздохнула. Оказывается, в этом доме я ни на минуту не давала себе расслабиться.
Прежде чем пойти к палатке Питера, я остановилась поболтать с нашим бывшим мясником, который при виде меня расплылся в улыбке.
— Наконец-то ты решила со мной поговорить! А вчера куда как высоко надо мной вознеслась, — поддразнил он меня.
Я стала объяснять ему, что мои обстоятельства изменились.
— Знаю-знаю, — перебил он меня. — Все только об этом и говорят — дочка плиточника Яна пошла в услужение к художнику Вермеру. И что я вижу: проработав там всего один день, она уже так возгордилась, что не замечает старых друзей!
— Мне нечем гордиться. Что хорошего в том, чтобы быть служанкой. Отец этого стыдится.
— Твоему отцу просто не повезло. Его никто не винит. И тебе не надо этого стыдиться, милая. Разве что того, что больше не покупаешь мясо у меня.
— От меня тут ничего не зависит. Все решает хозяйка.
— Вот как? Значит, ты покупаешь мясо у Питера не потому, что его сын — красивый парень?
— Я еще не видела его сына, — нахмурившись, ответила я.
Мясник засмеялся:
— Еще увидишь. Ну, иди по своим делам. Когда увидишь мать, скажи, чтобы она ко мне пришла. Я оставлю для нее кусочек получше.
Я поблагодарила и пошла дальше. Мое появление как будто удивило Питера.
— Пришла с утра пораньше? Видно, язык понравился?
— Сегодня мне нужен кусок баранины.
— Ну признайся, Грета, что вкуснее языка ты не едала?
Но он не получил от меня комплимента, которого добивался.
— Язык съели хозяин с хозяйкой. Не знаю, как он им понравился.
При этих словах на меня обернулся молодой человек, который рубил позади Питера мясо. Видно, это и был его сын. Он был выше Питера, но у него были такие же ярко-голубые глаза. Светлые густые волосы вились по плечам, окаймляя лицо, которое показалось мне похожим цветом на абрикос. Единственное, что мне в нем не понравилось, — это забрызганный кровью фартук.
Его глаза остановились на мне, точно бабочка, опустившаяся на цветок, и я невольно покраснела. Глядя только на его отца, я повторила заказ: хороший кусок баранины. Питер стал перебирать куски на прилавке. Потом положил один из них передо мной. На меня внимательно глядели две пары глаз.
Кусок был серый по краям. Я понюхала его.
— Это не свежее мясо, — прямиком сказала я. — Хозяйка будет недовольна, что вы прислали им такой кусок.
В моем тоне сквозило высокомерие. Впрочем, они этого заслужили.
Отец с сыном молча смотрели на меня. Я выдержала взгляд отца, стараясь не обращать внимания на сына.
Наконец Питер повернулся к сыну:
— Питер, дай тот кусок, что мы отложили в сторону.
— Но он же предназначался… — Сын Питера оборвал себя и ушел, вскоре вернувшись с другим, гораздо более свежим куском.
Я кивнула:
— Так-то лучше.
Сын Питера завернул кусок и положил мне его в корзину. Я поблагодарила его и, уже уходя, заметила взгляд, которым обменялись отец с сыном. Даже в тот первый день я поняла, что они имеют в виду и чем это для меня обернется.
Когда я вернулась, Катарина сидела на скамейке и кормила Иоганна. Я показала ей баранину, и она кивнула. И после паузы добавила тихим голосом:
— Муж осмотрел мастерскую и решил, что его устраивает твоя уборка.
Она сказала это, не глядя на меня.
— Спасибо, сударыня.
Я зашла в прихожую, посмотрела на натюрморт с фруктами и омаром и подумала: значит, я и в самом деле принята на работу.
Остаток дня прошел примерно так же, как и первый день и как будут проходить последующие. Закончив уборку в мастерской и сходив на рынок за мясом или рыбой, я опять принималась за стирку. Один день я сортировала и замачивала белье и выводила пятна, другой — кипятила, стирала, полоскала, выжимала и вешала белье на веревку, чтобы его выбелило солнце; в третий день я гладила, чинила и укладывала белье в комод. Посреди дня я делала перерыв и шла помогать Таннеке готовить обед. Потом мы убирали со стола и мыли посуду, и у меня оставалось немного свободного времени, чтобы заняться шитьем — на скамейке или во дворике. После этого я заканчивала стирку или глажку и помогала Таннеке готовить ужин. Напоследок мы еще раз мыли пол, чтобы он был чистым и свежим на следующее утро.
Ночью я закрывала висевшую у меня в ногах картину распятия фартуком, который я носила в тот день. Тогда я легче засыпала. На следующий день я клала фартук в грязное белье, которое намечала стирать.
Когда на второе утро Катарина отперла для меня дверь мастерской, я спросила ее, можно ли вымыть окна.
— А почему бы и нет? — раздраженно отозвалась она. — Что ты меня спрашиваешь о разных пустяках?
— Но ведь от этого изменится освещение, сударыня, — объяснила я. — Вдруг это повлияет на картину.
Она не поняла, о чем я говорю. Она не могла — или не хотела — зайти в мастерскую и поглядеть на картину. По-видимому, она никогда здесь не бывала. Когда Таннеке перестанет злиться, надо будет спросить, почему он ее туда не пускает. Катарина пошла вниз спросить его про окна и крикнула мне оттуда не трогать их.
Убираясь, я не заметила никаких признаков того, что он там был. Ничто не было сдвинуто с места. Палитры оставались чистыми, в картине как будто не произошло никаких изменений. Но что-то говорило мне, что он все же был в мастерской.
Первые два дня после того, как я начала работать на Ауде Лангендейк, я почти совсем его не видела. Иногда я слышала его голос на лестнице или в прихожей: он шутил с детьми или тихо обсуждал что-то с Катариной. В эти минуты у меня возникало ощущение, что я иду по самому краю канала и вот-вот в него упаду. Я не знала, как он будет обращаться со мной в своем собственном доме, обратит ли он внимание на овощи, нарезанные мной у него на кухне.
Никогда прежде ни один важный господин не проявлял ко мне такого интереса.
На третий день моего пребывания в его доме мы встретились лицом к лицу. Перед самым обедом я пошла за тарелкой, которую Лисбет оставила на улице, и чуть не натолкнулась на него в коридоре. Он нес на руках Алейдис.
Я попятилась. Он и его дочь смотрели на меня одинаковыми серыми глазами. Он мне ни улыбнулся, ни не улыбнулся. Мне было трудно встретиться с ним взглядом. Я вспомнила женщину на картине, которая смотрит на себя в зеркало, я вспомнила жемчуг и желтую атласную накидку. Ей не было бы трудно встретиться взглядом с важным господином. Когда я наконец сумела поднять глаза, он на меня уже не смотрел.
На следующий день я увидела эту женщину. Когда я возвращалась от мясника, впереди меня по Ауде
