— Джем, Мейси, вы тоже здесь были? — спросил Томас.
— Да, папа, — ответил Джем. — Мы помогали передавать ведра.
Келлавей кивнул.
— Что ж, это по-соседски. Напоминает мне о том случае, когда сгорел сарай у Вайтманов в прошлом году, а мы все делали то же самое. Помнишь?
Джем хорошо помнил тот пожар на окраине Пидлтрентхайда, но тут все было иначе. Он помнил, что в Пидлтрентхайде их вода почти никак не влияла на огонь, который разбушевался так, что, добравшись до сена, взметнулся к самым верхушками стоящих неподалеку дубов. После этого остановить пламя было уже невозможно. Он помнил ржание лошадей, оставшихся в стойлах, и запах их горящего мяса, помнил вопли мистера Вайтмана, которого приходилось держать, чтобы он, как дурак, не бросился в огонь за своими животными. Он помнил, как рыдала во время всего этого треска и криков миссис Вайтман. А Рози Вайтман — девчонка, с которой он и Мейси играли иногда на речушке Пидл, ловили угрей и собирали водяной кресс, — смотрела на пожар широко открытыми от ужаса глазами. Вскоре стало известно, что она играла в сарае со свечками, и Рози убежала из Пидл-Вэлли. С тех пор о ней больше не слышали, но Джем иногда вспоминал ее — думал, что могло стать с такой девчонкой, как Рози? Мистер Вайтман потерял свой сарай, лошадей и запас сена, и им с женой пришлось отправляться в работный дом в Дорчестере.
Пожар у мистера Астлея уничтожил только фейерверки, тогда как пожар у Вайтманов был настоящим адом, погубившим целое семейство. Король так или иначе станет на год старше, увидят его подданные фейерверк в день его рождения или нет. Джем даже иногда задумывался, как это Филип Астлей тратит столько времени и энергии на вещи, которые почти ничего не привносят в этот мир. Если Томас Келлавей и его товарищи по цеху перестали бы делать стулья, скамьи и табуретки, то пришлось бы сидеть на полу. Если бы Филип Астлей закрыл свой цирк, то что изменилось бы? Но Джем ничего подобного не мог сказать своей матери. Он никогда и подумать не мог, что она способна так полюбить цирк. Даже сейчас она не сводила своих слезящихся глаз с Астлеев.
Во время паузы в разговоре Филип Астлей почувствовал на себе взгляд Анны и повернулся. Он не смог сдержать улыбку, увидев озабоченность на ее лице, — на лице женщины, которая всего несколько месяцев назад даже смотреть на него не желала.
— Ах, мадам, не плачьте, — сказал он, вытаскивая платок из кармана и предлагая ей, хотя тот и был испачкан сажей. — У нас, Астлеев, случались времена и похуже.
Анна Келлавей не приняла от него платок — она вытерла глаза рукавом.
— Нет-нет, глаза у меня слезятся от дыма. От лондонского дыма.
Она шагнула назад, потому что его фигура, как магнитом, притягивала других людей.
— Не бойтесь, миссис Келлавей, — повторил Филип Астлей так, словно не слышал ее. — Это лишь временная неудача. И я благодарю Бога, что пострадал только один человек — мой плотник. Но он наверняка очень скоро встанет на ноги.
Томас стоял рядом с женой, вперив взгляд в обгоревшие руины дома. Теперь он заговорил:
— Если вам сейчас нужна какая-то помощь, сэр, я имею в виду плотницкие работы и всякое такое, то мы с моим парнишкой будем рады помочь, правда, Джем?
Это невинное предложение попавшему в беду соседу, сделанное тихим голосом, без всяких расчетов, возымело такое действие, какого он и предположить не мог. Филип Астлей посмотрел на Томаса так, будто тот зажег для него все лампады в храме. Пауза, возникшая перед его ответом, объяснялась не грубостью, а тем, что он должен был обдумать ситуацию в этом новом свете. Филип посмотрел на Джона Фокса, который, как всегда, стоял сбоку от него, глаза его теперь, когда пожар был потушен, снова полузакрылись.
— Что ж, — начал Филип Астлей, — это весьма благородно с вашей стороны, в высшей степени благородно, сэр. Я вполне могу вас пригласить. Мы посмотрим. А пока — сэр, мадам, — он поклонился Анне, — я должен вас покинуть — слишком много дел навалилось. Но, полагаю, очень скоро я увижу вас снова. Вот уж воистину, очень скоро, сэр.
Он отвернулся и, присоединившись к сыну, начал давать указания тем, кто их ожидал.
Джем слушал разговор отца с Филипом Астлеем в оглушительной тишине. Он не мог представить себе, что они с отцом работают на кого-то другого, а не на себя. А вот Мейси засияла, потому что уже начала выдумать причины, по которым будет приходить к отцу и брату в амфитеатр и видеть там Джона Астлея. Анна тоже задумалась — уж не сулит ли это ей возможность почаще бывать в цирке?
Во время этой беседы Дик Баттерфилд увидел Магги, которая стояла с Келлавеями, и начал потихоньку подбираться к ней. Он собирался прыгнуть и схватить ее (если этого не сделать, то она, скорее всего, убежит), когда предложение Томаса Филипу Астлею заставило его остановиться. Дик Баттерфилд считал себя мастером льстивой фразы и сделанного вовремя предложения, рассчитанного на получение лишней монетки в карман. Он считал, что умеет делать такие вещи, но сегодня Келлавей превзошел его.
— Черт бы его подрал, — пробормотал он и кинулся на Магги.
Застигнутая врасплох, она вскрикнула и попыталась вырваться из хватки отца.
— Значит, ты ее поймал? — раздался голос Бет, которая протискивалась через толпу к мужу.
— Ну и где же ты пропадала, маленькая плутовка? — вскричала она, глядя на свою дочь и отвешивая ей пощечину. — Не смей больше убегать от нас!
— Ну теперь-то она не убежит, — сообщил Дик, еще крепче хватая Магги. — Она будет занята — будет работать с утра до ночи. Ты говоришь, тебе не нравятся канаты, Магс? Ну, хорошо, я для тебя нашел другое место. У моего приятеля горчичное производство на берегу. Ты будешь работать у него, начиная с понедельника. И смотри, чтобы без глупостей. Пора тебе приносить домой жалованье — не маленькая уже. А до того времени Чарли за тобой присмотрит. Чарли! — прокричал он, рыская глазами в толпе.
Чарли неспешной походочкой шел от стены, где перед этим сидел на корточках. Он попытался смерить свирепым взглядом Джема и одновременно улыбнуться Мейси, но в конечном счете у него получилось что-то вроде самодовольной ухмылки. Джем ответил ему не менее свирепым взглядом, а Мейси разглядывала носки своих башмачков.
— Где ты там шляешься? — воскликнул Дик Баттерфилд. — Держи свою сестру и не отпускай никуда, пока в понедельник утром не отведешь в горчичный цех.
Чарли ухмыльнулся и схватил Магги за другую руку обеими своими.
— Можешь не сомневаться, па.
Пока никто этого не видел, он так ущипнул сестру, что у нее тут же появился синяк.
Магги не могла лягнуть его в присутствии родителей.
— Чтоб ты пропал, Чарли! — крикнула она. — Мама!
— Не смей со мной разговаривать, — раздраженно сказала мать. — Я не хочу иметь к тебе никакого касательства. Мы из-за тебя чуть с ума не сошли — так волновались.
— Но…
Магги замолчала, потому что Чарли пальцем показал, как перерезывает ей горло. Она закрыла глаза и подумала о том внимании, которое ей уделяли Блейки, о том коротком состоянии покоя, которое она познала в их саду, где могла выкинуть из головы Чарли и все, что было связано с ее прошлым. Она понимала, что долго так продолжаться не может — слишком уж ей там было хорошо, понимала, что в конечном счете придется оставить этот сад и вернуться к родителям. Но ей хотелось бы самой решить, когда это сделать.
Слезы выступили у нее на глазах, и хотя она тут же отерла их большим и указательным пальцами, младшие Келлавеи поняли ее состояние. Мейси сочувственно посмотрела на Магги, а Джем вонзил ногти себе в ладони. Ему еще никого так не хотелось ударить, как сейчас Чарли Баттерфилда.
Бет оглянулась, поняв вдруг, что разлад в их семействе стал достоянием соседей.
— Здравствуйте, еще раз, — сказала она, увидев Анну Келлавей и пытаясь возобновить соседский разговор. — Я еще зайду как-нибудь, чтобы закончить эту бландфилдскую телегу.
— Колесо, — поправила ее Анна. — Бландфордское колесо.
— Вот именно. Рады будем вас увидеть, правда, Дик?
Она взяла мужа под руку.
— Ну что — в «Собаку и утку», детка?
— Я не против.
